Как отмечено в Литературном энциклопедическом словаре, изучение мифологии в литературе затрудняется тем, что общеобразовательное определение границ мифологии не установилось. Мифологические элементы не ограничиваются мифологическими персонажами. Именно структура мифа отличает его от всех других продуктов человеческой фантазии. Следовательно именно структура определяет принадлежность некоторых элементов произведения к мифологическим. Таким образом, мифологическим элементом может быть и нечто реальное, интерпретированное особым образом (битва, болезнь, вода, земля, предки, числа и пр.) Как выразился Р. Барт: «Мифом может быть все». Работы, связанные с мифами современного мира - тому подтверждение.

В круге мифологических элементов необходимо также упомянуть мотивы связанные с архетипами мифотворческого мышления. В статье Маркова «Литература и миф: проблема архетипов» дается их определение как «первичных, исторически уловимых или неосознаваемых идей, понятий, образов, символов, прототипов, конструкций, матриц и т.п., которые составляют своеобразный «нулевой цикл» и одновременно «арматуру» всего универсума человеческой культуры». Марков выделяет три модальности архетипов:

1. Архетипы парадигмальные, т.е. образцы для подражания, программы поведения с помощью которых человеческое сознание освобождается от «ужаса истории».

2. Юнговские архетипы как структуры коллективного бессознательного, в которых контролируются основные мыслительные интенции человека. Статус архетипов имеют мифические персонажи, первобытные «стихии», астральные знаки, геометрические фигуры, образцы поведения, ритуалы и ритмы, архаические сюжеты и др.

3. Архетипы «физикалистские». Они отражают единство структур космических и ментально-психических, понятийных и художественно-образных.

Архетип – понятие довольно неоднозначное. При изучении архетипов и мифов используется целый ряд понятий и терминов: мифологема (содержание понятия близко архетипу), архетипическая (или архаическая) модель, архетипические черты, архетипические формулы, архетипические мотивы.

Понятие «мифологема» одним из первых ввел в научный обиход Дж. Фрэзер. О символизации как свойстве мифомышления впервые стал говорить Э. Кассирер. Теория архетипов была разработана К. Юнгом, о проблеме мифа как метаязыка писал К. Леви-Стросс.

Мифологема и архетип – глубоко взаимосвязанные понятия. Среди исследователей наблюдаются различные точки зрения на их ваимосвязь.

С одной стороны, понятие «мифологема» входит в общее понятие «архетип». Архетип – термин, впервые введенный швейцарским психоаналитиком и исследователем мифов К. Юнгом. Архетипы, по Юнгу – это изначальные мифологические образы, оживающие и обретающие смысл, когда человек пытается настроиться на волну, связывающую образы с его личностью. «Тот, кто говорит архетипами, глаголет как бы тысячью голосов».

Другая точка зрения рассматривает мифологему как самостоятельную единицу мифологического мышления. Это образ, обладающий целостностью для культурного человека, содержащий устойчивый комплекс определенных черт. Содержание мифологемы составляют архетипы (первообразы), божественные «архэ» вещей – основа и начало мира. Словосочетание mythos (слово, речь, предание) и legei (собирать) означает «собирать воедино», «говорить». Сформированное понятие «мифологема» означает «повествование». Здесь собрано воедино все, что архаическое общество знает о мире предков и о том, что было до них. Это общее представление о мифологеме и в этом качестве оно вошло в литературный оборот.

В мифологии мы встречаем первую «воспринятую» форму архетипа – мифологему, повествование. Соответственно, архетипы отличаются от первых переработанных их форм. Архетипы не имеют конкретного психического содержания, они заполняются жизненным опытом. Содержание мифологем - это смысл всего. «Развертка» этого смысла через символ (образный или понятийный) может быть бесконечной. Но «свертывание», или обращение к истокам, обнаружит те же самые неизменные «архэ», начальные архетипы, «основания» вещей, которые «изначальны», а потому в полном смысле слова божественны, являются формами божественного истока жизни.

Итак, в узком значении «мифологема» - развернутый образ архетипа, логически структурированный архетип. Как переработанные формы архетипов, мифологемы – продукты воображения и интеллектуальной интуиции – выражают непосредственную и неразрывную связь образа и формы. Они осваиваются сознанием в символическом тотальном контексте со всем сущим, включаются в эмпирические и когнитивные связи и задают некую тему, тенденцию, намерение, превращаясь в повествование.

«У Юнга понятие А. означало первичные схемы образов, воспроизводимые бессознательно и априорно формирующие активность воображения, а потому выявляющиеся в мифах и верованиях, в произведениях литературы и искусства, в снах и бредовых фантазиях. Тождественные по своему характеру архетипические образы и мотивы (напр., повсеместно распространённый миф о потопе) обнаруживаются в несоприкасающихся друг с другом мифологиях и сферах искусства, что исключает объяснение их возникновения заимствованием. Однако А. - это не сами образы, а схемы образов, их психологические предпосылки, их возможность. Словами Юнга, А. имеют не содержательную, но исключительно формальную характеристику, да и ту лишь в весьма ограниченном виде. Содержательную характеристику первообраз получает лишь тогда, когда он проникает в сознание и при этом наполняется материалом сознательного опыта. Его форму Юнг сравнивает с системой осей какого-нибудь кристалла, которая до известной степени преформирует образование кристалла в маточном растворе, сама не обладая вещественным бытием. Процесс мифотворчества поэтому есть не что иное как трансформация А. в образы, «невольные высказывания о бессознательных душевных событиях» на языке объектов внешнего мира… Тайна воздействия искусства, по Юнгу, состоит в особой способности художника почувствовать архетипические формы и точно реализовать их в своих произведениях. «Тот, кто говорит архетипами, глаголет как бы тысячей голосов..., он подымает изображаемое им из мира единократного и преходящего в сферу вечного; притом и свою личную судьбу он возвышает до всечеловеческой судьбы...» (К. Г. Юнг). Едва ли не лучшая краткая формулировка концепции А. принадлежит Т. Манну: «... в типичном всегда есть очень много мифического, мифического в том смысле, что типичное, как и всякий миф, - это изначальный образец, изначальная форма жизни, вневременная схема, издревле заданная формула, в которую укладывается осознающая себя жизнь, смутно стремящаяся вновь обрести некогда предначертанные ей приметы» (Собрание сочинений, т. 9, М., 1960, с. 175). … Концепция А. ориентирует исследование мифов на отыскание в этническом и типологическом многообразии мифологических сюжетов и мотивов инвариантного архетипического ядра, метафорически выраженного этими сюжетами и мотивами (мифологемами), но никогда не могущего быть исчерпанным ни поэтическим описанием, ни научным объяснением. Тем не менее Юнг попытался наметить систематику А., формулируя такие, напр.. А., как «тень» (бессознательная дочеловеческая часть психики, литературными выражениями которой Юнг считал Мефистофеля в «Фаусте» Гёте, Хёгни в «Песни о Нибелунгах», Локи в «Эдде» или любой другой образ плута-озорника), «анима (анимус)» (бессознательное начало противоположного пола в человеке, выражаемое образами двуполых существ первобытных мифов, в китайских категориях инь и ян и т. п.) и «мудрый старик (старуха)» (архетип духа, значения, скрытого за хаосом жизни, выявляемый в таких образах, как мудрый волшебник, шаман ницшевский Заратуштра). Архетипическое истолкование мифологемы матери в её различных вариантах (богиня и ведьма, норны и мойры, Деметра, Кибела, богородица и т. п.) ведёт к выявлению архетипа высшего женского существа, воплощающего психологическое ощущение смены поколений, преодоления власти времени, бессмертия. Архетипическое значение образов Прометея и Эпиметея Юнг сводит к противопоставлению в психике индивидуально-личностного начала («самости») и той её части, которая обращена вовне («персона»)» (С.С.Аверинцев, Мифы).

Чаще всего архетип отождествляется или соотносится с мотивом.

Понятие мотива было введено А.Н. Веселовским и определялось как «простейшая повествовательная единица, образно ответившая на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения». В качестве примеров архаических мотивов он называет: представление солнца оком, солнца и луны братом и сестрой, молнии как действия птицы и т.д. На некоторые из них ссылается В. Пропп в известной работе «Морфология сказки». Е.М. Мелетинский считает, что под архетипическим мотивом следует подразумевать «некий микросюжет, содержащий предикат (действие), агенса, пациенса и несущий более или менее самостоятельный и достаточно глубинный смысл». «Полный сюжет» заключает в себе клубок мотивов. Ученый предлагает свою классификацию архетипических мотивов. В их числе - попадание во власть демонического существа, приобретение чудесного помощника, женитьба на царевне, путешествие и многие другие. По словам Е. Мелетинского, «миф, героический эпос, легенда и волшебная сказка чрезвычайно богаты архетипическим содержанием». При этом вновь отмечается парность или даже полярность мотивов, отражающая полярность мыслительных операций-обобщений. Например, двойник/близнец, действие/противодействие, похищение/обретение и т. п.

Ориентированность на поиск архетипических начал (вычленение архетипов из наличествующих в произведении символов, мифологем и мотивов) связывается как правило с желанием «выйти» за пределы конкретного исторического времени и доказать существование «вечных, неизменных начал в бессознательных сферах человеческой психики, зарождающихся в праистории и повторяющихся в ходе ее в виде архетипических ситуаций, состояний, образов, мотивов». В этом высказывании видна нацеленность на выработку собственно литературной модели архетипа, отличной от психоаналитических трактовок Юнга и юнгианцев: в качестве главного организующего принципа литературного архетипа определяется его содержательная неизменность, так называемая «вариативность инвариантности».В частности, по словам А. Эсалнек, архетип, обладая способностью к бесконечным и непредсказуемьш внешним изменениям в творчестве разных писателей, одновременно таит в себе целостно-смысловое ядро, в своей неизменности обеспечивающее высокую устойчивость архетипической модели.

Похожую позицию занимает при рассмотрении проблемы поэтического мифотворчества и Е.М. Мелетинский, который в обращении писателей и поэтов к архетипу, мифу или символу видит использование «не его формы, а его духа». При этом, как выясняется, под архетипом понимается преимущественно некое архетипическое содержание универсального мотива, образа, сюжета, ситуации или же сама эта ситуация, характер, образ и т.д. Такая позиция исследователей кажется вполне закономерной в свете общего для них стремления к преодолению юнговского понятия архетипа, ключевым моментом которого является представление об архетипе как о форме.

«Сразу бросается в глаза, что юнговские архетипы, во-первых, представляют собой преимущественно образы, персонажи, в лучшем случае роли и в гораздо меньшей мере сюжеты. Во-вторых, что особенно существенно, все эти архетипы выражают главным образом ступени того, что Юнг называет процессом индивидуации, т. е. постепенного выделения индивидуального сознания из коллективно-бессознательного, изменения соотношения сознательного и бессознательного в человеческой личности вплоть до их окончательной гармонизации в конце жизни. По Юнгу, архетипы описывают бессознательные душевные события в образах внешнего мира. С этим в какой-то мере можно было бы согласиться, но практически получается, что мифология полностью совпадает с психологией и эта мифологизированная психология оказывается только самоописанием («язык» и «метаязык» как бы совпадают) души, пробуждающейся к индивидуальному сознательному существованию, только историей взаимоотношения бессознательного и сознательного начал в личности, процессом их постепенной гармонизации на протяжении человеческой Жизни, переходом от обращенной во вне «персоны» («маски») к высшей «самости» личности.

Думается, что взаимоотношение внутреннего мира человека и окружающей его среды в не меньшей мере составляет предмет мифологического, поэтического и т. п. воображения, чем соотношение сознательного и бессознательного начал в душе, что внешний мир не только материал для описания чистовнутренних конфликтов и что жизненный путь человека отражается в мифах и сказках в большей мере в плане соотношения личности и социума, чем в плане конфронтации или гармонизации сознательного и бессознательного».

Рассматривая, например, специфику мифотворчества и архетипику модернистского романа, Е. Мелетинский выявляет в нем архетипические «параллели, образы, коллизии» и пишет о свойственном писателям-модернистам поиске повторяющихся архетипов (смерти-воскресения, пути-инициации, враждующих братьев, двойной свадьбы и т.д.). При этом, с одной стороны, он признает существенное влияние психоанализа Юнга и его теории коллективно-бессознательных архетипов на большинство авторов и даже прямое использование ими юнговских схем, а с другой - констатирует, что одна и та же традиционная мифологема, один и тот же архетип приобретает в их произведениях различные оттенки смысла или даже различный смысл. Например, смерть-воскресение символизирует то бесперспективную бесконечность пустых масок «ужаса истории», то вечное обновление старых форм жизни духа или же парадоксально оборачивается мотивом нежелания и невозможности «воскресения» на мертвой «бесплодной земле», в которую превратился мир.Такое неожиданное «перевертывание» архетипов становится для Мелетинского весомым доказательством ограниченности архетипического подхода. В частности, говорит он, производимое В. Топоровым сопоставление текстов Достоевского («Преступления и наказания») с архаическими космологическими схемами и выявление в них общих архетипов хаоса, космоса, пространственных архетипов середины (которой угрожает хаос, о чем свидетельствует узость, ужас, духота, толпа и т.п.) и периферии, обещающей свободу, выход из положения, представляется лишь отчасти оправданным. Основанием подобной позиции становится как раз тот факт, что рядом с признаками архетипической традиционности здесь бросаются в глаза признаки перевертывания традиционных архетипов: в частности, в мифологических текстах именно периферия большей частью соприкасается со сферой хаоса. Присутствие же, например, в текстах Гельдерлина и Гоголя оппозиции юг - север, имеющей достаточно фундаментальное значение в создаваемых ими картинах мира, объясняется скорее как бессознательное использование авторами неких «общих мест» поэтического сознания, нежели как близость их архетипики.

Лосев А. Философия имени. М., 1927. С. 170.

Философский словарь. М., 1999. С. 157.

Лосев А. Философия имени. М., 1927. С. 174.

Там же. С. 176.

Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1995. С. 30.

Лотман Ю.М. О мифологическом коде сюжетных текстов//Сборник статей по вторичным моделирующим системам. - Тарту, 1973. - С.86.

Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. - М.: Наука, 1978. - С.182.

Литературный энциклопедический словарь.

Осипова Н.О. Мифопоэтика как сфера поэтики и метод исследования // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7. Литературоведение: РЖ. - 2000. - № 3. - с. 51-52.

Барт Р. Мифологии. - М.: Издательство им. Сабашниковых, 1996. - С.234.

Марков В.А. Литература и миф: проблема архетипов//Тыняновский сб. - Рига, 1990. - С.133.

Юнг К. Архетип и символ // Хрестоматия по психологии. М., 2000. С. 124 – 167.

Баевский В. С., Романова И. В., Самойлова Т. А. Русская лирика XIX – XX веков в диахронии и синхронии. М., 2003. С. 14.

Эсалнек А.Я. Архетип // Введение в литературоведение. М., 2000. - С. 34.

Мелетинский Е.М. О литературных архетипах.

Статья написана в соавторстве с д.ф.н. О.В. Кондрашовой.
МИФОЛОГЕМА КАК ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ ТИП СЛОВА И КАК НАПРАВЛЯЮЩАЯ СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ
Среди множества важнейших проблем современной лексикологии, семасиологии, лингвопоэтики, лингвокультурологии и других областей языкознания, изучающих семантические потенции языка в контексте основанной на нем культуры, выделяется проблема систематизации лексики по той роли, которую выполняют слова в разных сферах общения, т.е. по их коммуникативной функции.
Идея функциональной и, как следствие, семантической «специализации» лексики была выдвинута Н.Д.Арутюновой, различавшей идентифицирующие и предикатные слова, и затем развита рядом исследователей в нескольких направлениях. Различались вещные и признаковые лексические единицы (М.В.Никитин), денотатные и сигнификативные группировки слов (Ю.С.Степанов); рассматривались семиологические классы слов, включающие характеризующие знаки, индивидуализирующие, дейктические, заместители, связочные, знаки-актуализаторы (А.А.Уфимцева); выделялись семантические полюса и переходные классы слов: дейктические обозначения объектов, имена собственные, имена уникальных предметов мироздания, имена естественных классов, класс артефактов, слова с событийным значением, имена номинальных классов, монофункциональные предикаты (И.Б.Шатуновский) и так далее.
При всем многообразии подходов к функциональной типологизации лексики деление слов на вещные и признаковые (субстантивы и предикаты) является, по мнению исследователей, универсальным, поскольку «пересекает деление слов на лексико-грамматические классы (части речи), пересекает членение синтаксических структур на конструктивно-синтаксические единицы (подлежащее и сказуемое, главное и зависимые слова), семантико-синтаксические единицы (аргументы и предикаты), коммуникативно-синтаксические и логико-грамматические классы (темы и ремы, субъекты и предикаты)» . Это разграничение соотносится также с ономастическими (продуцирующими) и семасиологическими (рецептивными) видами речевой деятельности , с семиотическими функциями имен в высказываниях (функции репрезентации и описания, репрезентации единичного и класса) и с поэтическими функциями имени в эстетически значимых текстах (слово-образ, слово-мотив, слово-символ, слово-эпитет) . Думается, что с позиции роли, выполняемой лексической единицей в речевых сферах определенной языковой культуры, могут быть рассмотрены также слова, именующие концепты, и имена мифологем. Остановимся на последних.
Термин «мифологема» стал активно использоваться в филологической теории сравнительно недавно, и понимание его далеко неоднозначно. Автор учебного пособия «Лингвокультурология» В.А.Маслова видит в мифологеме то, «что забыто человеком, но сохранено в сокровенных глубинах слова и сознания» . Здесь мифологема представлена как закрепленная в слове единица мифологического сознания, а слово выступает как носитель или имя мифологемы. Такое видение может служить основанием для изучения отдельного класса слов – имен мифологем и их семантики в связи с особым типом общественного сознания (мифологическим).
А.Г. Лыков считает мифологическое сознание началом «всех видов духовной и интеллектуально-творческой деятельности человека», поскольку «к мифу восходит зарождение космогонии, религии, философии, фольклора, всех исходных, наиболее древних видов искусства (танец, песня, ритуальный обряд)». Он разделяет мнение тех исследователей (в частности А.М.Лобка), которые происхождение языка также связывают с мифом, и отмечает, что «наречение вещей именами (т.е. своего рода ономасиологическая деятельность) обретает, даже у некоторых современных народов, значение мифологического действа» . В этом высказывании ученого слово и миф вновь сопрягаются, но уже само слово (точнее, именование или присвоение имени предмету) выступает как мифотворчество. Такое понимание слова как средоточия творческой познавательной энергии восходит к учению А.А. Потебни о слове и мифе, о внутренней форме, в рамках которого любая лексическая единица языка может быть названа мифологемой . Последнее, хотя и верно по сути, но слишком расширяет границы рассматриваемого понятия и потому вряд ли приемлемо.
В.А. Маслова в названном выше пособии к мифологемам относит лишь единицы, генетически связанные с мифами и способные выделяться из них и функционировать автономно. Мифологема у нее – «это важный для мифа персонаж или ситуация, это как бы “главный герой” мифа, который может переходить из мифа в миф» . В этом определении на первый план выступает «вещная», субстантивная и номинативная сторона мифологемы, которую со стороны означающего можно трактовать как имя – носитель устойчивого мифического образа.
В энциклопедическом справочнике «Современное зарубежное литературоведение» мифологема определяется иначе: это «термин мифологической критики, обозначающий заимствование у мифа мотива, темы или её части и воспроизведение их в более поздних фольклорных произведениях» . Здесь мифологема соотнесена уже не с образом, а с мотивом и темой, которые по своей функциональной ориентации признаковы и предикатны, поскольку призваны не называть предметы, а обозначать наши мысли о них .
Функциональная разноплановость образов и мотивов приводит к их семантическому расподоблению: образ конкретен, предметен, «полнокровен», «зрим», поэтому именующее его слово полисемно; мотив же абстрактен, признаков, и слово стремится к моносемности. Кроме того, образы дискретны, могут быть реализованы в отдельно взятых и минимальных контекстах, хотя и способны объединяться в образные системы; тогда как мотивы континуальны, формируют широкие и взаимосвязанные контексты (поэтические циклы, поэтические системы). Образы художественно самозначимы, а в реализации мотивов участие образов обязательно. Так к какому же из этих двух типов творческого имени близка мифологема? И как она соотносится с символом, тоже сочетающем в себе идею (даже многоидейность) и предмет ? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к учению К.Г.Юнга об архетипах.
Понятие архетипа было введено К.Г.Юнгом в 1919 г. в статье «Инстинкт и бессознательное». Юнг считал, что все люди обладают врождённой способностью подсознательно образовывать некоторые общие символы – архетипы, которые проявляются в сновидениях, мифах, сказках, легендах. В архетипах, по Юнгу, выражается «коллективное бессознательное», т.е. та часть бессознательного, которая не является результатом личного опыта, а унаследована человеком от предков. Основными чертами архетипов признаются непроизвольность, бессознательность, автономность, генетическая обусловленность; к основным выделенным психологом архетипам отнесены такие, как тень, герой, дурак и др. Для нас важно то, что архетипы у Юнга обозначены характеризующими существительными, совмещающими в своем употреблении функции называния предмета и его оценки (предикации) по какому-либо выделяющемуся в нем признаку . Кроме того, Юнг установил тесную связь архетипа с мифологией. По его мнению, мифология – это хранилище архетипов.
Современная наука подтвердила, что архетип проявляется на глубоком уровне бессознательного. Это «устойчивый образ, повсеместно возникающий в индивидуальных сознаниях и имеющий распространение в культуре». В этом замечании В.А.Масловой подчеркивается универсальность архетипа, его принадлежность к общечеловеческой культуре: «первобытный образ, названный однажды архетипом, всегда коллективен, т.е. он является общим для отдельных народов и эпох» .
Мифологема по отношению к архетипу выступает как его конкретизатор, как образ-воплощение архетипа, наделенный помимо межкультурной архетипической черты специфическими темпорально- и национально-культурными характеристиками, ср., например, архетип дурак и мифологему Иванушка-дурачок. Можно сказать, что остов абстрактной схемы-архетипа в мифологеме приобретает конкретность, узнаваемость, портретные черты. Один и тот же архетип в разные времена и в различных культурах реализуется в разных мифологемах, ср., например, мифологемы, воплощающие архетип герой в российской культуре разных времен: русский богатырь, Данко, Александр Матросов. При таком толковании мифологемы (общая идея, воплощенная в культурно обусловленном образе, обозначенном словом, и входящая в ряд синонимичных слов-образов) этот функционально-семантический тип слова сочетает в себе образное и мотивное начало (номинацию и предикацию) и противоположен по структуре слову-символу, продуцирующему целый веер смыслов в одном ярком образе .
Помимо отмеченного структурно-семантического своеобразия, мифологема отличается от сравниваемых с ней функционально-семантических типов имени происхождением и «ареалом обитания»: во-первых, как уже было сказано, это порождение коллективного сознания и словотворчества (мифы, сказки, легенды, былины и т.п.); во-вторых, если образы, мотивы, даже символы являются по преимуществу принадлежностью определенного идиостиля и значимы как его характеристики, то мифологема – общекультурная единица, выполняющая социальные задачи.
Мифологемы играют в культуре чрезвычайно важную роль. Человеку, как существу социальному, обществом задаются определённые идейные, нравственно-этические, психологические установки, актуальные для определенной социокультурной ситуации. Например, в эпохи войн и революций эксплуатируется идея жертвенности личности на благо родины, народа, то есть культивируется архетип героя посредством воплощающих его в данной культуре мифологем (примеры см. выше).
Сегодня членам нашего общества активно прививается стремление к личному успеху, лидерству, богатству и т.д. Названные установки наглядней всего воплощены в некоторых образах героев фольклорных и литературных сказок, в которых воплотились всегдашние мечты народа о счастье, благополучии, о восстановлении справедливости по отношению к обиженным судьбой (архетип сироты); к таким героям относятся, например, Гадкий утёнок, Золушка, Иванушка-дурачок. Соотносимые с этими сказочными образами схемы человеческого поведения (мифологемы) могут быть условно названы их именами (имена мифологем). Мифологемы Гадкий утёнок, Золушка, Иванушка-дурачок широко и многообразно используются в современных СМИ для активизации, главным образом среди молодежи, идеи достижения личного благополучия. Например, они искусно «вписываются» в биографии кинозвезд, эстрадных кумиров (ср.: Мэрлин Монро – Золушка). И молодой человек, обладающий достаточным запасом честолюбия, становится одержим культивируемой идеей и всеми способами пытается ее осуществить. Сказочные мифологемы избираются с этой целью не случайно, ведь именно сказки, воспринимаемые богатым детским воображением и неискушенным сознанием обладают высокой степенью суггестивности и долгие годы сохраняют силу подсознательного воздействия на личность.
Итак, мифологемой может быть названа лексическая единица (или устойчивое словосочетание) особого функционально-семантического типа, которая именует культурно значимый образ мифического происхождения, воплощающий какую-либо всеобщую идею-архетип, и входит в систему соотносимых с ней именований образов-реализаторов данного архетипа. Лингвокультурологическое и социолингвистическое исследование мифологем может вестись в следующих направлениях: 1) выяснение отношения мифологем к именам собственным и нарицательным, изучение структуры их значения с ономастических позиций; 2) выявление наборов мифологем, продуцирующих отдельные архетипические идеи, и установление системных отношений между ними; 3) составление тезауруса мифологем определенной эпохи; 4) изучение функционирования мифологем определенного типа в ограниченных социокультурных контекстах; 5) использование мифологем как лингво-культурного средства манипулирования общественным сознанием и т.п.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. Логико-семантические проблемы. М. 1976.
2. Кондрашова, О.В. Семантика поэтического слова (функционально-типологический аспект). – Краснодар, 1998.
3. Кондрашова О.В. Характеризующие существительные в современном русском языке. // Автореф. диссертац. на соискан. учен. степ. канд. филол. наук. – Л., 1985.
4. Лыков А.Г. Универсальная модель языка // Лыков А.Г. Вопросы русистики. Избранное: В 3 т. Т. 3. Кн. 2 Общие вопросы теории – Краснодар: Кубанский государственный университет, 2003.
5. Маслова, В.А. Лингвокультурология: учебное пособие. – М., 2001.
6. Никитин М.В. Основы лингвистической теории значения. М., 1988.
7. Потебня А.А. Слово и миф. – М., 1989.
8. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. – М., 1996.

Введение

Концепция мировосприятия героев романа Вирджинии Вульф «На маяк» строится на основе внутреннего мира героев, который ничем не обусловлен и ни с чем с окружающей действительностью не связан. Он подчиняется собственным законам и развивается по своим собственным путям.

Актуальность данной работы заключается в представлении через архетипы глубин человеческого сознания и подсознания. Писательница старается открыть читателям «подлинное» духовное, вечное.

Новизна исследования состоит в классификации архетипов света и тьмы в контексте романа «На маяк».

Объектом настоящего исследования являются архетипы света и тьмы в романе Вирджинии Вульф «На маяк».

Предметом исследования - художественная реализация архетипической основы героев произведения Вирджинии Вульф.

Цель исследования - определить роль архетипов в романе Вирджинии Вульф «На маяк» и их значение в выражении авторской концепции.

Задачи, поставленные для достижения обозначенной цели:

Сделать аналитический обзор понятия архетипа;

Выявить различия между архетипом и мифологемой;

Рассмотреть реализацию архетипов света и тьмы в романе «На маяк»;

Сделать общий вывод;

Материалом исследования выбрано произведение В. Вульф «На маяк».

Методы исследования - сравнительный и сопоставительный анализ художественного текста.

Методологическая база. В процессе создания работы мы опирались на труды Карла Юнга о концепции архетипов и на труды Керлота Х.Э.

Структура работы. Данная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка используемой литературы.

Аналитический обзор архетипа

Разница архетипа и мифологемы. Символ и его связь с архетипом

Карл Юнг - швейцарский психиатр, который являлся основоположником аналитической психологии, задачей которой является толкование архетипических образов. Первоначально Юнг работал вместе с Фрейдом и бы его последователем, однако впоследствии стал одним из самых выдающихся его учеников.

Архетипы - подсознательные идеи или воспоминания, благодаря которым люди воспринимают, переживают и реагируют на события определенным образом. Юнг выделил около 30 архетипов, которые связаны с мифическими или сказочными образами.

Существуют некоторые критерии определения архетипа. Ниже перечислены некоторые из них.

Архетип должен проявляться в мифах, фольклоре и т.п.;

Архетип, будучи структурой коллективного бессознательного, должен проявляться у всех народов;

Архетип должен восприниматься подсознательно, а не вследствие научения;

Архетип имеет позитивный и негативный аспекты. Односторонний образ (к примеру, обладающий только светлой или только темной стороной) не может быть архетипом;

Архетипы в равной мере представляют собой как чувство, так и мысль;

Архетипы обладают собственной инициативой, они заключают в себе определенный способ реагирования. В благоприятной для его проявления ситуации архетип способен порождать мысли и импульсы, таким образом вмешиваясь в неё, возможно, искажая сознательные намерения человека;

Архетип - автономная, самостоятельная, активная часть психики;

Архетип олицетворяют определенные инстинктивные данные о темной, примитивной душе - реальные, но невидимые корни сознания.

Количество архетипов может быть неограниченным. Отсюда мы можем сделать вывод: действительно, в основе персонажей разных произведений лежат ярко выраженные (реже скрытые, не проявившиеся) архетипы, что и сближает всех персонажей. Не стало исключением и произведение В. Вульф «На маяк». Во второй главе мы создали свою классификацию персонажей, опираясь на архетипы.

В последнее время в связи с интересом к мифу появилось много работ, посвященных проблеме разграничения понятий «архетип», «мифологема» и связанных с ними синонимичных понятий.

Актуальность этой проблемы определяется процессом мифотворчества в искусстве, проникновением в произведения искусства мифологических сюжетов, мотивов, тем, героев, а рассуждая о мифологизации, мы имеем в виду и архетипизацию.

Так или иначе, интерес к данным понятиям также связан с поисками неких константных величин, неменяющихся структур, психологических праформ в различных областях знания: психологии, лингвистики, антропологии, фольклористики, философии. Эти постоянные величины способствуют категоризации и упорядочиванию бесконечного числа абстракций, получаемых из действительности.

Главным признаком архетипа, исходя из этимологии этого слова (лат. archetypon «изначальный тип»), является степень абстрагирования ситуации, делающей ее образцом, моделью психики. Согласно К. Юнгу, архетипы - это динамичные, мобильные психические образования, представляющие собой первичные схемы, изначальные врожденные структуры, априорно формирующие активность воображения. Архетипы - формы существования коллективного бессознательного, результат длительной биологической эволюции. А коллективное бессознательное - это канал, по которому передаются матрицы древних знаний.

Архетипы всплывают в сознании везде и всегда, встречаются повсеместно и во все времена в мифах и религиях, сновидениях, произведениях литературы и искусства.

Но мифология была первой ступенью обработки и адаптации архетипических образов. Как пишет К. Юнг, «... мифы -- в первую очередь психические явления, выражающие глубинную суть души. Дикарь не склонен к объективному объяснению самых очевидных вещей. Напротив,...в его душе имеется непреодолимое стремление приспосабливать весь внешний опыт к душевным событиям. Дикарю не достаточно просто видеть, как встает и заходит Солнце, -- эти наблюдения внешнего мира должны одновременно быть психическими событиями, т.е. метаморфозы Солнца должны представлять судьбу Бога или героя, обитающего, по сути дела, в самой человеческой душе. Все мифологизированные естественные процессы... не столько аллегория самих объективных явлений, сколько символические выражения внутренней и бессознательной драмы души. Она улавливается человеческим сознанием через проекции, т.е., будучи отраженной в зеркале природных событий... душа содержит в себе все те образы, из которых ведут свое происхождение мифы» .

Немаловажным является тот факт, что общечеловеческие праобразы или архетипы обнаруживаются в несоприкасающихся друг с другом культурах. Это, по Юнгу, такие персонифицированные образы, как «мать», «тень», «мудрый старец», «демон», «анима», «анимус» и т.п. Вещественные архетипические образы, ассоциирующиеся с мировыми стихиями, дали жизнь различным антропо- и зооморфным существам из мифов, легенд и сказок, которые позже трансформировались в гидр, драконов, циклопов, титанов, змеев-горынычей, кащеев бессмертных. Их можно обнаружить в многообразных видах и формах в мифах и верованиях, в культе, в сновидении, произведениях литературы и искусств .

Архетипы, по Юнгу, выполняют роль своеобразного регулятивного принципа структурной схемы, формируя русло, по которому направляется образотворческая активность. Его теория позволяет понять не «содержание» художественного сообщения, а тот «язык», на котором оно передается, позволяет объяснить, почему целый ряд мотивов в сюжетах об Оресте и Гамлете так поразительно напоминают друг друга (хотя о сознательном заимствовании здесь вряд ли приходится говорить) или почему тип трикстера в литературе с такой устойчивостью повторяется от глубокой древности до современных нам произведений.

Несмотря на то, что концепция К. Юнга не дает четкого ответа на вопрос, являются ли архетипы структурами первобытного знания или психологическими образами, использование этого понятия оказало огромное влияние на развитие философской, филологической, психологической мысли и заложило основы новой культурологической парадигмы.

Архетип расшифровывается с помощью метаязыкового кода и является обязательным условием для межтекстовых связей. Мифологический архетип как реликт архаического мышления выражает квинтэссенцию мифа. Архетип социально значим и аксиологически окрашен. Литературный архетип синхроничен, а мифологический архетип в силу многомерности и многоуровности структуры мифа диахроничен как историческое повествование о прошлом, но синхроничен как инструмент расшифровки и объяснения социально значимых ситуаций в настоящем и будущем.

Если архетип - постоянное схематическое инвариантное ядро, скелет многообразных мифологических сюжетов и мотивов в их предельной абстракции, то мифологема представляет конкретные модификации, разные проявления, видоизменения одной и той же сущности, архетипа.

Мифологема в отличие от архетипа этноспецифична. Для каждого этноса характерен свой набор мифологем. Мифологема не может быть сведена к конкретному мифу, она может быть только реконструирована. Так архетипический образ мирового древа может выражаться в виде египетского древа жизни сикоморы, дерева кадамбы в центре мироздания в индийской мифологии, древа мирового Иггдрасиль в скандинавской мифологии. .

Каждая мифологема, имея вполне самостоятельный смысл, единична и конкретна. Однако совокупность конкретных мифологем, созданных в разное время, в разных культурах, зачастую независимо друг от друга, нередко оказывается связанной единой темой -- архетипической доминантой. Например, тема «метаморфозы» отражает наиболее архаичные черты мифологического мышления. Эта тема объединяет такие известные мифологемы, как «Нарцисс», «Гиакинф», «Актеон», «Арахна», «Прокна», «Дафна», «Миниады»; сюда же относятся временные превращения (оборотничество) древнеегипетских богов Ра, Гор; метаморфозы претерпевают расчлененные тела чудовищ и перволюдей, из которых создаются части мироздания: тело чудовища Тиамат в аккадской мифологии, тела перволюдей Имира и Пуруши в скандинавской и ведийской мифологиях.

Это позволяет говорить об архетипах как об универсалиях человеческого существования, а о мифологеме как о развертывании в пространстве тех смыслов, которые заключены в архетипах, при этом архетипы обеспечивают сквозное единство человеческой культуры и являются константными доминантами, объединяющими разнообразные этноспецифичные мифологемы. Таким образом, архетип и мифологему можно рассматривать в качестве статических и динамических элементов мифа соответственно.

Мифологему можно представить как многоуровневый структурированный набор элементов, каждый из которых обозначает тот или иной аспект мифа как единого когнитивного целого. В мифологеме можно выделить ядерные и периферийные элементы. Так, в мифологеме «Персефона» ядром является повествование о дочери Деметры, которую Аид похитил и умчал в царство мертвых, после чего она должна треть года проводить в подземном царстве, а две трети с матерью, радость которой вернет земле изобилие. Тем самым это выражает концепт «плодородие и увядание растительного мира», «жизнь и смерть». Периферийным структурным элементом является зернышко граната, которое Аид дал Персефоне, чтобы она не забыла царство смерти и вернулась к нему. (Гранатовое зернышко -- символ плодородия, но владельцем его является бог смерти.)

В своей статье «Подход к бессознательному. Значение снов» Юнг раскрывает понятие символа: «..это термин, имя или изображение, которые могут быть известны в повседневной жизни, но обладают специфическим добавочным значением к своему обычному смыслу» В отличие от знака или эмблемы, символ не просто обозначает некий объект, а подразумевает нечто большее, обширный бессознательный аспект, имеющий глубокий смысл, который невозможно раскрыть до конца. Примеры символов - море, вода, гора, птица, змея, дорога.

Каждый человек обладает врожденной способностью продуцировать символы в своих снах. На символическом языке с нами общается бессознательное, этот же язык используют различные религиозные конфессии.

Символ воплощается в изобразительном искусстве и в архитектуре. Символизм снов открывает широкие возможности для лечения неврозов. При этом каждый символический образ сновидения должен интерпретироваться через призму личности пациента, с учетом его индивидуальных особенностей.

Символика коллективного бессознательного - это некий универсальный язык, понятный всем людям независимо от национальности. Она архаична и выразительна в своей простоте и одновременной глубине. Примером воплощения символов коллективного бессознательного выступают фольклорные произведения, мифы. Разумеется, она находит свое выражение во снах.

Символ - это:

Лучшее выражение непознаваемого;

Аккумулятор и распределитель психической энергии;

Сочетание духовного, инстинктивного, образа и влечения;

Соединение тела и души;

Трансформация естественной энергии в культурную и духовную форму.

Как пишет Юнг, «архетип является инстинктивным вектором». Это бессознательное содержание, которое невозможно точно определить, но можно наблюдать по его проявлениям - мифам, сказкам, архетипическим образам во сне. Примеры архетипов: Мать, Отец, Кора (дева), Трикстер, Пуэр, Сенекс и т.д.

В течение человеческой жизни архетип реализует и проявляет себя в различных поведенческих паттернах (моделях действия, реагирования, чувствования).

Архетипы не являются статическими, а действуют динамически, обладают сознанием и собственной энергией. Именно архетипы способствуют формированию мифов, религиозных конфессий или философских учений. Захват Эго архетипом может иметь различную степень выраженности вплоть до одержимости и психоза.

Юнгагианский аналитик и теоретик Мюррей Стайн называет архетипы «универсальными паттернами и силами». Это некие психические универсалии, которые едины для всех, независимо от социальных и культурных различий.

К примеру, во всех культурах, так или иначе, проявляется архетип Героя, требующий расставания с детскими иллюзиями и встречи с реальностью, принятия жизненного вызова и преодоления обстоятельств. Архетипы сходны по своей природе с инстинктами, но гораздо шире последних.

Юнг расширял и уточнял понятие архетипа в течение всей своей жизни. Как говорил он сам, «понятие архетипа породило величайшее непонимание».

В самом начале научного пути, будучи психиатром в Бургхольцли, Юнг обнаружил образные модели, на которые распадется психическая система. Эти образы казались Юнгу некими универсалиями способов поведения, переживания. Он назвал их «первичными образами».

Изучая культуру африканских и восточных народов, Юнг пришел к выводу, что теория миграции не объясняет идентичность этих образов у представителей различных народов. Эту общую часть психики он назвал «коллективным бессознательным». Сам термин «архетип» был впервые введен в 1919 году. В теории архетип рассматривался как некий остов, обрастающий формой из идей, мотивов, системы образов.

Архетипическая модель передается по наследству, а ее содержание и реальное воплощение различается в зависимости от культурных, исторических, социальных аспектов.

Основными компонентами архетипической теории Юнга были следующие аспекты:

Архетип как генетическая наследственная предрасположенность;

Архетип как некий отпечаток, психическая структура, некие линии, в границах которых проживается жизнь;

Архетип как мощный инстинкт;

Архетип как естественный саморегулирующий механизм, который обеспечивает компенсацию в бессознательных сферах или неразвитых подавленных аспектов личности». .

Таким образом, архетип и мифологема, являясь важными категориями мифологического сознания, воплощают в себе статические и динамические стороны мифологических представлений. Мифологема представляет собой различные комбинации и модификации константного ядра, архетипа. Архетип, являясь гуманитарной универсалией, объединяет в единое культурно-мифологическое поле разновременные и этноспецифичные мифологемы, обеспечивая тем самым единство человеческой культуры. Многообразие этноспецифических мифологем, их взаимодействие и комбинация в рамках данного архетипического смысла создает многоуровневость и многослойность мифологического континуума .

Многими авторами неоднократно отмечалось существование в Мире неких инвариантов, проявляющихся в самых разных областях жизни, в разные эпохи и у разных народов. В области психологии такими инвариантами являются введённые Юнгом архетипы, в истории - определённые повторяющиеся схемы развития событий (не зря говорят, что история развивается «по спирали»), в филологии это «бродячие» сказочные сюжеты (например, типа сказок о злой мачехе, о Золушке и т.д.). Мы толкуем эти повторения чаще либо как ряд случайных совпадений, либо, в лучшем случае, как набор независимых друг от друга закономерностей.

В отличие от нас древние маги Северо-Запада видели здесь вполне определённую систему, и понимание и использование этой системы являлось одной из основ их волшебных искусств. По мере возможности я постараюсь изложить два основных принципа этой системы современным языком.

1. Всё, что способно к изменению, всё, что имеет характер, несвободно в своих проявлениях и всегда соответствует одному или нескольким архетипам, число которых ограниченно и весьма невелико. (Так, например, для каждого человека мы можем подобрать дом, реку, страну, организацию и т.д., которые будут обладать тем же, что и он, характером, будут иметь те же - каждый в своей области - свойства, что и он. Все они будут воплощением одного и того же архетипа.)

2. Никакая ситуация не может развиваться абсолютно произвольно; существует весьма ограниченное количество сценариев, или мифологем, согласно которым развиваются все возникающие ситуации. Так, всё существующее рождается, нападает (человек - на соседа, река - на свои берега, организация - на конкурентов), умирает и т.д.

В определённом смысле эти два закона равносильны известному герметическому принципу: «что наверху, то и внизу». Всё подобно всему, сверху донизу, и всё развивается по одним и тем же законам, двигаясь только по раз и навсегда проложенным рельсам. Нужно отметить, что это ни в коем случае не умаляет человеческую, например, свободу: ведь несмотря на то, что «поезд пройдёт лишь там, где проложен путь», мы сами вольны (почти) выбирать, в какую сторону нам ехать.

Возьмём в качестве примера простую архетипическую пару: мржчина - женщина. Мужское и женское начала. Бог-Отец и Богиня-Мать. Ян и Инь. Вспомним предыдущий раздел, посвящённый противостоянию Велеса и Перуна. То же самое! Мощь, «то, что действует» и Сила, «то, что ведёт»! Само по себе это не столь необычно. Большинство читателей без труда смогут продолжить этот список. Гораздо более интересные вещи мы увидим, если перейдём к соответствующим мифологемам.

Скандинавская традиция знает две группы богов, с которыми мы ещё не раз встретимся на страницах книги. Это асы , боги, грубо говоря, войны, мифологические предки собственно скандинавов, и ваны , боги плодородия, мифологические предки славян. Всё та же пара Ян - Инь: ваны всегда ассоциировались в Скандинавии с женским принципом, тогда как асы - с мужским. И вот - миф: первая в мире война Асы нападают на ванов. «В войско метнул Один копьё ...» Ваны отступают, поддаваясь. Победа асов? Как бы не так! Это так по-мужски - метнуть копьё, стукнуть кулаком по столу, очертя голову броситься в бой... И это так по-женски - поддаться, пропустить врага на свою территорию, собрать силы и тихо, без шума перегрызть ему горло... «Рухнули стены крепости асов! »

Что наверху, то и внизу. Спустимся на ступеньку ниже. Две противоборствующие силы Европы: германцы - воинственные, уверенные в себе, и славяне - такие внешне мягкотелые. Ян и Инь! Даже поклоняются первые Одину, Богу-Отцу, а вторые - Богине-Матери, Богородице. И вот уже совсем не мифологическая, а вполне земная война: в 1941 году Германия нападает на Россию. Всё повторяется по тому же сценарию - разыгрывается та же мифологема.

Спустимся ещё на ступеньку - мужчина и женщина. Всё то же самое: мужчина нападает (я бы даже сказал: пытается, подобно Одину, метнуть копьё), женщина отступает, чтобы подчинить его себе. Результат известен - заключение брака.

Что же боги? После победы ванов над асами следуют обмен заложниками и заключение мира.

Вероятно, многие читатели уже пришли к естественному и красивому выводу: боги индоевропейцев суть высшие воплощения инвариантных мировых архетипов, а развитие ситуаций в мифах - разыгрывание инвариантных мифологем. Вот почему древние уделяли столько внимания изучению мифов - с такой точки зрения мифы становятся возможными сценариями наших собственных жизней! Увидев мифологему в жизни и зная, как развиваются события в пределах той же мифологемы, уже законченной в мифе, мы автоматически знаем, во что выльется ситуация здесь, на земле.

Так, мы проследили, как разворачивается одна и та же мифологема противостояния и единства мужского и женского начал на трёх разных уровнях. На уровне европейской геополитики мифологема ещё не доиграна, и завершение её - объединение германской и славянской Европы - дело будущего...

Мы следуем путями, которые уже пройдены когда-то богами. Умеющие видеть эти пути и манипулировать ими называют себя магами.

Руны

Архетипы и мифологемы - далеко не единственные существующие в мире инварианты. Можно при желании выделить несколько групп мировых инвариантов, проявляющих себя всегда, везде и во всём, но здесь нам будет необходимо упомянуть ещё об одной такой группе - об инвариантах графических. Такими инвариантами являются, например, вполне определённые священные символы, известные (независимо друг от друга!) самым разным народам.

Речь пойдёт о рунах, значимость которых для древней магии Северо-Запада Европы сегодня почти забыта. Мы нередко видим в рунах лишь набор магических знаков, а они между тем образовывали некогда основание, каркас магической традиции. Исходный скандинавский рунический строй - классический Футарк - виделся как Мировое Древо магии, на каждом из листов которого начертана руна.

Древние маги Северо-Запада видели в Футарке не набор случайных знаков, но систему - систему инвариантных священных символов. Действительно, знаки Футарка почти не менялись со времён финикийцев и этрусков и совпадают, кроме того, с независимо от них развившимися «тюркскими рунами» и рунообразными знаками насечной древнекитайской письменности.

На мой взгляд, абсолютное большинство священных знаков исходного Футарка можно было бы отыскать в традиционных системах священных символов самых разных народов, расселившихся от Австралии и Африки до европейского Севера. Правда, такое исследование могло бы стать темой отдельной книги, здесь же я хочу лишь продемонстрировать инвариантность рунических знаков на одном-единственном примере - на примере руны Ингуз (22-я руна классического древнескандинавского Футарка), руны плодородия, посвящённой светлому Фрейру, скандинавскому богу плодородия, подобному античному Аполлону.

Как этот рунический знак впервые появился в Скандинавии в составе Футарка, а к V веку распространился и на Британских островах, где вошёл в состав англосаксонских рунических алфавитов. Руне этой приписывалась огромная магическая сила, способная защитить женщину от бесплодия, мужчину - от мужского бессилия, землю - от неурожая.

Обратимся прежде всего к традициям, родственным скандинавской. На славянских ритуальных календарных чашах Черняховского времени месяц июнь, время летнего солнцестояния, обозначается двойным крестом. Тот же знак мы встречаем на ритуальных русских браслетах начала II тысячелетия, не имеющих отношения к календарю, но связанных с культом плодородия и, в частности, с купальскими обрядами. Вот что пишет академик Б.А.Рыбаков об одном из таких браслетов: «...На другой створке - знак воды и неясный по своему смыслу знак из двух крестов. На календаре IV века такой знак означал июнь месяц, разгар солнца». Но при обращении к руническому искусству смысл знака становится очевиден: это положенная набок руна Ингуз. Перед нами знак плодородия, вряд ли называвшийся когда-либо «руной», но совпадающий тем не менее с основным символом плодородия скандинавов.

Любопытно, что здесь исследование пересекается с мифологией. Славянское язычество, как известно, связывает плодородные силы природы с Даждьбогом, во многом подобным Аполлону и Фрейру. Связь руны Ингуз с германским и славянским богами плодородия дополняет это подобие и позволяет заключить, что Даждьбог и Фрейр - разные имена одного бога Согласно славянской мифологии, Даждьбог - прародитель славян («дажьбожьи внуки» - так называет автор «Слова о полку Игореве» русичей). И скандинавская традиция недвусмысленно говорит о том, что Фрейр - ван, т.е. славянин.

Далее необходимо вспомнить русские «крины» XII-XIII веков - ожерелья с весьма своеобразными подвесками. Рассмотреть в этих подвесках связь с руной Ингуз не так просто, поскольку изображение её здесь значительно изменено и стилизовано под элемент растительного орнамента. И всё же, если приглядеться, можно заметить, что это всё та же руна, положенная набок и сильно растянутая по вертикали. Женщина, носившая такое ожерелье, могла считать себя защищённой от многих напастей.

Интересно обратить внимание на кириллическую букву Ж, отсутствующую в греческом алфавите - прототипе основной части кириллицы. Имя этой буквы - Живете , от Жизнь. Русские растительные орнаменты, символизирующие плодородие и жизненные силы Природы, повторяют (равно как и форма крин) начертание этой буквы. После всего сказанного несложно заметить, что руна Ингуз и буква Жизнь представляют собой модификации одного и того же древнего символа плодородия. Можно указать и общий для обоих знаков индоевропейский прототип - это один из древнейших магических знаков, называемый археологами «ромб с крючками».

Приведу ещё один пример. Все знаки группы «ромб с крючками» почти изоморфные, связаны с Даждьбогом (Фрейром). Какого магического воздействия мы можем ожидать от них? Разумеется, направленного на стимуляцию плодородия в любых его проявлениях. В таком случае с действием этих знаков должна быть связана активизация витальных энергий - энергий Живота , нижнего энергетического центра человека. И что же? На человеческих изображениях европейского энеолита мы найдём знаки группы «ромб с крючками» на месте витальных энергетических центров (чакр) - в низу живота... Священный символ Даждьбога-Фрейра отмечает средоточие плодородной силы организма.

И в заключение позволю себе отвлечься от индоевропейской тематики и привести для сравнения замечательное изображение, обнаруженное мною у Голана: африканская женщина, на животе которой татуирована... руна Ингуз!

Рассказывая о мифологемах, мы показали, как проявляются «пути богов» на самых разных уровнях. Нечто подобное происходит и с графическими инвариантами - те же руны проявляют себя не только как используемые людьми магические символы...

Руническая надпись из Рунамо, что в Швеции, считалась в своё время одной из самых загадочных и знаменитых. Здесь, в Рунамо, из гранитной скалы выступают длинные змеящиеся кварцевые жилы. Вдоль этих жил тянется тропинка, и, хотя вместе с кварцевыми жилами тропинка спускается в долины и поднимается на холмы, непрерывно струится вдоль неё выбитая в скале руническая надпись огромной длины.

Даже в XII веке, когда руническая традиция была ещё жива, никто уже не мог прочитать эту надпись. В XIII веке об этой надписи упоминает Саксон Грамматик, но и он не знает её смысла. Местная же традиция связывала содержание надписи с битвой при Браволле, произошедшей около 700 года.

Датский король Вальдемар Великий дал распоряжение своим учёным об исследовании рунамских рун. Учёные Вальдемара посетили Рунамо, переписали часть рун, но прочитать их не смогли. Позднее было предпринято немало попыток прочесть рунамскую надпись или хотя бы какой-нибудь её кусочек, но все они терпели неудачу. Ситуация изменилась только в 1833 году, когда Королевское Общество Дании создало специальный комитет по исследованию загадочной надписи. Экспедиция, организованная этим комитетом и возглавленная Финнуром Магнуссоном из университета Копенгагена, посетила Рунамо и переписала более чем двадцатиметровый фрагмент надписи. Почти год безрезультатно бился Магнуссон над дешифровкой этого фрагмента и был уже близок к тому, чтобы признать своё поражение, когда совершенно неожиданно, вдруг, он ясно увидел принципы, положенные в основу сложной системы вязаных рун. Позднее он описывал своё состояние в этот момент как «экстаз» или «транс».

Руническая надпись из Рунамо действительно оказалась посвящённой битве при Браволле. Руны скрывали великолепные древние стихи, безукоризненно сложенные в одной из классических для северного стихосложения форм:

Хильдекинд захватил королевство;

Гард вырезал руны;

Ола сказал клятву;

Пусть Один освятит магию;

Пусть король Хринг

Падёт в пыль;

Эльфы, боги любви,

Пусть покинут Олу;

Один и Фрейр

И раса асов

Пусть уничтожат,

Уничтожат

Наших врагов,

Дадут Харальду

Великую победу.

Великой победой была признана в академических кругах дешифровка Магнуссона. Но весьма скоро этими местами зинтересовались геологи; так, в 1836 году Рунамо посетил знаменитый шведский геолог Берцелиус. И выяснилось, что «вырезанные в кварце руны» имеют естественное происхождение - загадочные знаки оказались не более чем сложной системой трещин...

Шквал насмешек и критики обрушился на Магнуссона, но он не изменил своего отношения к рунамским рунам и продолжал считать их надписью; в 1841 году он даже издал посвящённую этому исследованию книгу.

И он прав: ведь даже будучи всего лишь трещинами в скале, рунамские знаки не перестали быть рунами - мировыми инвариантами, проявляющимися на всех уровнях бытия...

Итак, мы сделали два основных шага: увидели инвариантность архетипов и мифологем и инвариантность рунических знаков. Остался ещё один шаг - совместить то и другое. Сделав это, мы вплотную подступим к корням магии Северо-Запада - к корням Древа Рун.

Но прежде несколько слов о происхождении самих рунических знаков.

Наряду с понятием архетипа часто встречается понятие мифологемы. Термин используется для обозначения мифологических сюжетов, сцен, образов, характеризующихся глобальностью, универсальностью и имеющих широкое распространение в культурах народов мира. Мифологема обозначает устойчивые и повторяющиеся конструкты человеческой мысли, обобщенно отражающие действительность в виде чувственно-конкретных ассоциаций. В современной литературе мифологема часто используется для обозначения сознательно заимствованных мифологических мотивов и перенесения их в мир современной художественной культуры. Мифологема чаще всего понимается как реализация архетипа в художественном тексте.

Мифологема - единица мифологического мышления, образ, обладающий целостностью для культурного человека, содержащий устойчивый комплекс определенных черт. Это некая первичная сюжетная схема, кросскультурная идея, встречающаяся в фольклоре разных народов, перешедшая из мифа в эпос и волшебную сказку, затем в рыцарский роман и т.п.

Благодаря использованию мифологических сюжетов и структур, происходит воздействие художественного творчества на архетипы сознания адресата, что, в свою очередь, способствует развитию новых культурных образований и мифологем. Система символических образов основывается на архетипах.

Исходные символические образы, которые можно назвать мифологемами - золото, солнце, человеческая рука, мост (например, мост как аллегория непрерывной поступи вперед; у многих народов - как перевернутое Мировое древо: по мере мифологизации примитивной переправы - с использованием случайно упавшего дерева - возникло представление о дереве-мосте, соединяющем два мира) и др.

Исходные, ключевые мифологемы, характерные для архаического сознания, «дожили» до наших дней как в исходном виде, гак и переработанные культурой. Позднейшие мифологемы берут начало именно в них. Архаические пласты есть в сознании любого человека и являются практически идентичными у разных народов мира. Вся наша культура состоит из данных образов, проявляющихся в культуре - в мифах, эпосе, сказках и т.п.; их использование помогает автору добиться большей или меньшей эффективности свего обращения, что зависит от уместности использования конкретной мифологемы. Мифологемы, посредством которых реализуются архетипы в художественном тексте, нередко лежат в основе образной структуры произведения, участвуя в ее формировании, и в ряде случаев играют важную смыслообразующую роль.

Исследование мифологического пласта в произведениях искусства позволяет осмыслить историческую реальность в особом ракурсе, при котором созданная автором художественная модель приобретает универсальное содержание, выходящее за «социальноисторические и пространственно-временные рамки» [Мелегинский 1995: 295].

Е.М. Мелегинский выделил несколько школ с разными взглядами на мифологемы. Так, К.Г. Юнг различал в качестве важнейших мифологических архетипов, или архетипических мифологем, архетипы матери, тени, анимуса, анимы, мудрого старика (мудрой старухи) и др. Они выражают ступени того, что Юнг называет процессом индивидуации, т.е. постепенного выделения индивидуального сознания из коллективно-бессознательного в человеческой личности вплоть до их окончательной гармонизации в конце жизни [там же].

Представитель структурализма К. Леви-Стросс подчеркивает цельность мифического сюжета, который имеет некий общий смысл, неразложимый на отдельные звенья, и разрабатывает понятие «мифемы». Мифемы представляют собой «большие структурные единицы, которые вычленяются на уровне фразы и выражают некое отношение. Леви-Стросс пришел к выводу, что именно из мифем складывается синхро-диахроническая структура мифа, делающая возможным достижение главной его цели, а именно: дать логическую модель для разрешения некоего противоречия» [Тихонова]. Любой миф, согласно Леви-Сгроссу, можно представить как совокупность мифем и мифологем.

Основоположник структурной фольклористики В.Л. Пропп, опираясь на миф, создал модель метасюжета волшебной сказки в виде линейной последовательности функций действующих лиц. Под указанную модель подводится историко-генетическая база с помощью фольклорно-этнографического материала, сопоставления сказочных мотивов с мифологическими предсгавлениями, первобытными обрядами и обычаями [Мелетинский 1995].

Согласно Д.Д. Фрэзеру, основателю ритуализма, основа мифов и мифологических сюжетов - это ритуалы, которые являются, более того, базой всей древней, а отчасти и последующей культуры. Каждому ритуалу соответствует один или несколько мифов. И, напротив, каждому мифу соответствует один или несколько обрядов- ритуалов, которые переплетаются между собой.

Ритуально-мифологическая школа в литературоведении (представители Н. Фрай, М. Бодкин) сводит истоки мифологических сюжетов к обрядам или природным циклам. Для Н. Фрая характерно сближение литературы и мифа за счет растворения литературы в мифе, миф - это вечный источник искусства.

О.М. Фрейденберг еще в середине прошлого века занималась изучением культурных мотивов и форм (прежде всего метафоры и сюжета), их трансформацией из архаических в исторические. С помощью «генетического» метода анализировала мифологическое мышление, усматривая в конкретных метафорах еды, смерти, рождения характерные черты мировоззрения архаической эпохи [Фрейденберг 1998].

По определению О.М. Фрейденберг, миф - это образное представление в форме нескольких метафор, где нет логической казуальности, и где вещь, пространство, время поняты нерасчлененно и конкретно, где человек и мир, субъект и объект едины [там же]. При этом миф - не жанр. Первоначально он не несет никакой повествовательное™, название мифом только словесно выраженного рассказа - условность. Миф пронизывает всю первобытную жизнь, мифом служат и вещи, и действия, и речь, и боги [Воробьева 2011].

Объяснению ритуальной символики, семиотики древнейших невербальных знаковых систем и отражению их в языке посвящены работы Н.Б. Мечковской. «Семантический инвариант ритуала, - подчеркивает исследовательница, - состоит в воспроизведении миропорядка; назначение ритуала - в стабилизации жизни, в том, чтобы обеспечить воспроизведение сложившихся норм в будущем». Одновременно ритуал был «закрепленной в действиях и словах картиной мира». Он регламентировал поведение людей в критических, переходных обстоятельствах. По мысли автора, и в современном обществе поведенческие коды нередко опираются на традицию и чаще всего аксиологичны (оценочны) и поэтому «плавно переходят в этику с ее оценками решений и поступков людей но шкале “хорошо - плохо”» [Мечковская 2004: 279-297].

Понятие мифологемы, которая реализуется в конкретном тексте, входит в более общее, глобальное понятие архетипа. Однако в плане соотношения собственно архетипа и мифологических начал нет единого мнения даже у К.Г. Юнга, однако он полагает, что мифологические мотивы вторичны по отношению к архетипу как праобразу.

Вопрос о первичносги-вторичности, т.е. о сосуществовании двух ментальных уровней: биогенетического и культурно-исторического - один из самых сущностных в теории архетипа и мифа. Дифференциация базовых моделей мировосприятия на биогенетические (первая стадия) и культурно-исторические (вторая стадия) весьма продуктивна для понимания природы литературного архетипа, по отношению к которому категория «литературного мифа» или «мифологемы», созданной авторами-нрофессионалами (а значит, вторичной в сравнении с «естественной» мифологией первобытных народов), предстает лишь как его частное проявление - на уровне одного из архетипических мотивов или «идеальных» моделей [Большакова].

В современной российской науке под мифологемой чаще понимают сознательное заимствованное в мифологии понятие (образ, мотив), перенесенное в мир современной художественной культуры. В этом определении центральным является указание на сознательность использования писателем мифа в своем творчестве. В противовес этому под архетипом понимается бессознательное для писателя проявление мифа в его произведениях. Традиционно считается, что термин «мифологема» принадлежит филологии, в то время как «архетип» - понятие из аналитической психологии. К.Г. Юнг, который ввел термин «архетип» в широкое употребление, вовсе не считал, что он обозначает «бессознательное проявление мифа в литературе». Для него архетип - это первичная схема, лишенная какого-либо содержания, проявляющаяся в психической жизни. Эго наследуемая часть психики, психосоматическое понятие, связывающее тело и психику, инстинкт и образ. Архетипы, являясь первичными досодер- жательными схемами, нуждаются в воплощении и реализации в образах. Такое воплощение архетип получает в мифологеме, которую Юнг понимал как константу, принадлежащую к структурным составляющим души, остающимся неизменными. По его мнению, мифологемы (или мифологические мотивы) «могут спонтанно воспроизводиться где угодно, в какую угодно эпоху и у какого угодно индивида совершенно независимо от какой-либо традиции».

Как видно из определения Юнга, понимание мифологемы не имеет ничего общего с «осознанностью» ее использования в литературе. Если и приходится разделять архетип и мифологему, то не но принципу «сознательное / бессознательное», а по принципу принадлежности к психологии или к мифологии. При этом понятие «мифологема» шире, чем архетип. Допустимо использование сочетаний «мифологема горы», «мифологема города», но говорить об «архетипе горы» или «архетипе солнца» совершенно неправильно с позиций теории Юнга, так как в этом случае мы имеем дело с до- содержагельной первичной схемой.

Основываясь на классическом определении этого термина, мы понимаем под мифологемой изначальный первообраз, схему, «семя», из которого в конкретном тексте вырастает определенный архетипический образ или сюжет.

Некорректными являются попытки изучения мифологем как самостоятельных единиц, в отрыве друг от друга. Характер, свойства и содержание любой из мифологем текста определяются свойствами всех остальных мифологем, входящих в текст, а также мифологическим содержанием самого текста.