Заинтересованным читателям сообщаем: пока что у них есть возможность приобрести все книги, выходившие в серии «ГРИГОРИЙ РАСПУТИН: РАССЛЕДОВАНИЕ».
В ходе реализации этого проекта, в 2007-2015 гг. были изданы следующие книги:


На страницах этой первой книги рассказывается о том, как фабриковались «источники» (документы, дневники, воспоминания, исследования), на основе которых врагами Православия, Царя и России в общественном сознании формировался лживый образ Царского Друга.
Впервые в отечественной историографии автор предпринял подробное исследование деятельности Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства – прямой предшественницы кровавой большевицкой чека.
Читатель найдет здесь яркий, запоминающийся, без хрестоматийного глянца, портрет классика Серебряного века поэта А.А. Блока – участника этой едва ли не первой, безпрецедентной в мiровой истории фальсификации в таких масштабах.


Об обстоятельствах жизни Царя и крестьянина, предшествовавших их исторической встрече 1 ноября 1905 г. в Сергиевке под Петербургом, эта вторая книга.
Из неё читатели узнают не только о том, кто был духовником Г.Е. Распутина, но и о духовно опытных людях, старцах и старицах, к кому за советом и молитвой обращались Святые Царственные Мученики.
Впервые с привлечением разнообразных источников в книге исследуется личность врача из Лиона г-на Филиппа, также оболганного «светской чернью».


Из третьей книги читатели узнают о приходе Г.Е. Распутина в Петербург, о знакомстве его с Царской Семьей, церковными иерархами, знатными и простыми русскими людьми; о начале организованной его травли.
В приложении впервые полностью публикуется «Тобольской Духовной консистории секретное дело о крестьянине Григории Распутине–Новом» 1907-1912 гг., копия которого была передана автору протоиереем Василием Фонченковым.


Четвертый том расследования посвящен началу организованной травли Г.Е. Распутина. Журналисты и депутаты-думцы были лишь инструментами, при помощи которых осуществлялось действо с заранее заданными последствиями. Манипулировали ими мiровые силы зла.
Хронологические рамки книги сравнительно узкие: 1910-1911 годы.
Особый интерес представляет очерк деятельности Председателя Совета Министров Российской Империи П.А. Столыпина, его тесного сотрудничества с личным врагом Государя – А.И. Гучковым.
Специальный раздел книги посвящен исследованию царицынских безобразий иеромонаха Илиодора, долгое время остававшихся безнаказанными благодаря покровительству ему Саратовского Преосвященного Гермогена.


В пятой книге продолжается исследование организованной травли Царского Друга. Открывается оно январским 1912 г. делом епископа Гермогена и завершается освещением событий, предшествующих покушению на жизнь Г.Е. Распутина в Покровском летом 1914 г.
Для описываемого периода характерны совместные акции прессы и Думы по дискредитации Г.Е. Распутина в глазах общества. В унисон с этим тандемом выступала и оппозиция Царскому Другу, оформившаяся к тому времени в Церкви. Этот своеобразный концерт дополняли действия скрытых противников старца, действовавших внутри Царского Дворца.
Особое место в настоящем томе занимают главы, повествующие о представлении о личности Г.Е. Распутина тех, кто вел следствие по делу о цареубийстве, а также о роли Григория Ефимовича в ликвидации последствий смуты на Св. Горе Афон в 1913 г. (В приложении публикуется подборка архивных документов на эту последнюю тему.)


В шестой книге расследования рассказывается о покушении в Покровском на Царского Друга 29 июня 1914 г. За несколько дней до этого в Сараево убили Наследника Австро-Венгерского Престола, Эрцгерцога Франца-Фердинанда с супругой. Эти два акта по существу запустили механизм Великой войны, в огне которой сгорели три европейские Монархии: Российская, Германская и Австро-Венгерская Империи.
Анализ дошедших до нас источников позволяет выяснить, какие силы стояли за покушавшейся на Григория Ефимовича фанатичной преступницей, какие цели они преследовали, как заметали свои следы.
Большим подспорьем явилась подборка газетных публикаций, начиная с центральных и кончая региональными изданиями, в том числе тобольскими и тюменскими.
Однако наиболее основательным источником являются сохранившиеся в архивах дела, содержащие документы по расследованию этого преступления. Впервые они публикуются нами в полном объеме, таким образом, становясь доступными исследователям.


В седьмой книге впервые подробно рассматриваются причины и последствия известной железнодорожной катастрофы 2 января 1915 г., в результате которой сильно пострадала подруга Государыни и духовная дочь Царского Друга А.А. Вырубова.
В связи с этим исследуется другой полностью замолчанный факт – случившийся 7 января в Петрограде наезд автомобиля на Г.Е. Распутина, что, скорее всего, было ничем иным, как новым покушением на жизнь Царского Друга.
Другой магистральной темой этого тома является деятельность Великого Князя Николая Николаевича на посту Верховного главнокомандующего. В первый год Великой войны вокруг этой фигуры консолидировались все оппозиционные силы: некоторые Члены Династии, либерально настроенные военные и бюрократы, думцы, общественность, представители торгового, промышленного и финансового капитала, союзники по Антанте.
Только благодаря прозорливости и молитвам Г.Е. Распутина, а также решительным действиям Императрицы Александры Феодоровны удалось пресечь уже начавшийся процесс перехвата власти у Императора. Многое сотворенное за этот год впоследствии удалось выправить, но немалый ущерб всё же был нанесен.
К числу непоправимого можно отнести формирование в Русской Армии воинских частей по национальному признаку, в том числе и из пленных, что сыграло впоследствии на руку тем, кто развязал в России братоубийственную гражданскую войну.
В приложении впервые публикуется переписка А.А. Вырубовой с бароном К.Г. Маннергеймом 1941-1943 гг.


Для этого мемуарно-документального сборника, вышедшего в 2012 г. вне серии, были отобраны свидетельства духовно наиболее близких Григорию Ефимовичу лиц – родной его дочери Матрены, А.А. Вырубовой, М.Е. Головиной и Царственных Мучеников.
Подчеркнем при этом, что воспоминания М.Г. Соловьевой (Распутиной) и М.Е. Головиной не только отечественным читателям, но даже и исследователям по существу не известны.
По своему содержанию и силе мемуары М.Е. Головиной, несомненно, относятся к источникам первого ряда и буквально переворачивают наше представление о Г.Е. Распутине. При этом факты, содержащиеся в них, находят подтверждение в других известных нам надежных источниках.
Корпус мемуаров А.А. Вырубовой включает ее воспоминания о духовном отце не только из общеизвестных «Страниц моей жизни», но и из показаний ее ЧСК в 1917 г., интервью американской журналистке Рите Чайлд Дорр, второго извода ее воспоминаний и выпущенных самим автором фрагментов из подготовленных к печати в предвоенную пору мемуаров.
Наиболее сложными по своему составу являются свидетельства Святых Царственных Мучеников об Их Незабвенном Друге, составляющие заключительный раздел сборника.


Эта книга-альбом является завершением расследования. В ней подробно рассказано об обстоятельствах и месте убийства, самих преступниках, включая английских разведчиков, а также об обнаружении, захоронении и последующем уничтожении тела.
Задача, которую ставил перед собой автор этой книги, – раскрыть через фотографии и другие изобразительные материалы личность и жизнь Г.Е. Распутина. Это первый такого рода альбом, состоящий из нескольких разделов.
В первом из них, озаглавленном «Образ», рассматривается сопряжение восприятия Григория Ефимовича современниками с его фотографиями и связанные с этим проблемы т.н. «двойников» и фальсификации смыслов событий, зафиксированных на снимках фотографами.
Второй раздел повествует о родном селе Г.Е. Распутина, в котором он родился и куда он неизменно возвращался, и его семье. В третьем рассказано о том, как начались странствия сибирского крестьянина, и показаны места его хожений.
В следующем разделе со всей возможной полнотой показаны все известные на сегодняшний день места проживания Г.Е. Распутина в Петербурге.
Отдельная часть книги повествует о том, как «Опытный странник», по благословению своего духовника старца Макария Октайского, вошел в Царскую Семью, став Ее Другом. Именно поэтому его и убили недруги Царя, прикрываясь мнимым патриотизмом и «союзническими» интересами, о чем мы рассказываем с максимальной полнотой, широко используя имеющийся в нашем распоряжении видеоряд.
В последних разделах речь идет о судьбах Царственных Мучеников и семьи Г.Е. Распутина, об образе Царского Друга, созданном живописцами, скульпторами и медальерами, а также о почитании старца, начавшемся сразу же после его мученической кончины.
Издание включает в себя более тысячи фотографий, в том числе все выявленные на сегодняшний день подлинные снимки Г.Е. Распутина.

Все перечисленные книги выпущены в твердом переплете, качественном полиграфическом исполнении, с многочисленными редкими иллюстрациями.
Тираж был небольшим (тысяча экземпляров). Многое уже разошлось, но некоторое количество экземпляров еще осталось
Приобрести все эти книги, как все вместе, так и по отдельности, можно по почте, заказав их наложенным платежом по телефону 8-985-426-97-86

Исследование историка и писателя С.В. Фомина «Григорий Распутин: расследование» пополнилось шестой книгой и поступило в продажу. По объему она одна из самых больших. И практически половина ее отдана публикации документов. Как и в предыдущей книге серии, в ней три вклейки, на которых помещены более 100 фотографий.

Благодаря публикации малоизвестных снимков выдающегося русского фотографа С.М. Прокудина-Горского мы можем увидеть Тобольск, Екатеринбург, Ялуторовск, Верхотурье как бы глазами Г.Е. Распутина. Следует заметить, что в этом томе вообще много сибирских материалов, причем не только снимки мест, которые посещал Царский Друг, но и тех лиц, с которыми он был так или иначе связан. Многие из них практически неизвестны даже специалистам.

Отличительной чертой этой книги является также обилие изображений непосредственно на ее страницах. Тут и факсимиле взятых из зарубежных изданий и архивов записок и писем Григория Ефимовича, в том числе и Царице. Есть даже точно датированный рисунок, сделанный самим старцем на одной из своих петербургских квартир.

Лучше других об особенностях издания знает, конечно, автор. Его мы и расспрашивали в редакции на этих днях.

- Судя по содержанию, эта шестая книга рассказывает о покушении на Г.Е. Распутина в Покровском 29 июня 1914 года?

Это ее смысловой центр.

Хронология ее простирается с января 1914 г. вплоть до возвращения Григория Ефимовича в Петербург осенью того же года. За пределами ее остается начало войны, чему будет посвящена следующая седьмая книга. Что касается шестого тома, то он тщательно документирован. Большим подспорьем явилась собиравшаяся нами в течение нескольких лет подборка газетных публикаций, начиная с центральных и кончая региональными изданиями, в том числе тобольскими и тюменскими.

Однако наиболее основательным источником являются сохранившиеся в архивах дела, содержащие документы по расследованию этого преступления. Впервые они публикуются нами в полном объеме, становясь, таким образом, доступными исследователям. Собственно эти дела и изменили мой первоначальный замысел. Сначала в книге предполагалось показать два события, запустивших механизм Великой войны: покушение в Покровском на Царского Друга и убийство в Сараево Наследника Австро-Венгерского Престола Франца-Фердинанда с супругой. Однако необходимость напечатать документы изменила эти планы.

- Но так ли необходима была публикация документов в таком объеме?

Иначе поступить было невозможно. Постараюсь объяснить, почему. В свое время приснопамятный старец Николай Псковоезерский благословил меня произвести в связи с Григорием Ефимовичем расследование. Прибавив при этом, чтобы я сделал это чистенько. Однако освободить имя Царского Друга от не прекращающегося до сих пор грязного потока лжи можно, только самым тщательным образом, мазок за мазком, стирая всю эту клевету. И не просто убирая черноту, говоря, что так-де не было, а строго обосновывая это фактами.

Иначе кто же вам поверит? Разоблачение лжи можно сделать, только изучив личность враля (иногда для этого приходится обращаться не только к его прошлой и последующей жизни, но к предкам, родственникам и потомкам). Причем делать это надо на фоне реальных исторических обстоятельств и событий. Однако решающим является все же критика источников - специальная методология вспомогательной исторической дисциплины источниковедения. (Это только дилетанты думают, что историей может заниматься любой, даже бывшие инженеры по соцсоревнованию, было бы желание.

Но история - это такая же наука, как биология, математика, физика или химия: у нее есть выработанные усилиями многих поколений ученых свои методы, приемы и т.д.) Возвращаясь к критике источников, замечу, что одним из ее приемов является метод столкновения источников, при котором, сравнивая несколько самого разного качества свидетельств, легко можно отделить правду от лжи. Это, собственно, то, что, благословляя на труд, сказал мне приснопамятный о. Николай: Неправда поможет открыть правду.

И эти слова Дорогого Батюшки, печатающиеся на титульном листе каждой книги расследования - ключ ко всему. Что касается «излишних подробностей», «многочисленности ссылок» и т.д., то замечу, что только при таких условиях можно не только, мало-помалу, отвоевать занятую врагом территорию, но и обезпечить для нее надежный оборонительный рубеж на будущее. Прошу вас обратить внимание на то обстоятельство, что после выхода каждой очередной книги всё меньше и меньше становится охотников, походя, хулить Г.Е. Распутина.

Разумеется, грязнители вовсе не перестали так думать (как говорят в народе: горбатого могила исправит), но в открытую высказывать свои ни на чем не основанные убеждения уже опасаются. Кстати говоря, для последнего тома серии, специально посвященного истории годами закрепляемой в воспоминаниях современников, исторических трудах и выступлениях в средствах массовой информации фальсификации образа Г.Е. Распутина, я вот уже несколько лет собираю подобные безответственные высказывания наших современников. Уверен, что страна должна узнать и хорошенько запомнить своих «героев».

Среди них есть, наверное, и такие, кто это делал в силу инертности мышления. Но, возможно, познакомившись с книгами, подобными Вашим, они изменили свое мнение?

Дай-то Бог. Хотя те, кто хлестко высказывался публично, вряд ли… Кстати, открытых противников Царского Друга я подразделяю на две основных категории: оголтелых (тех, которых, как говорится, несёт) и «миссионеров», выполняющих определенную миссию. К последним я отношу хорошо известного читателям, как по моим книгам, так и по интервью, писателя и профессора МГУ А.Н. Варламова.

- Но почему именно к нему Вы столь внимательны?

Ответ прост. Он - автор изданной солидным для нашего времени тиражом в популярной серии «Жизнь замечательных людей» биографической книги о Г.Е. Распутине. После ее выхода, разумеется, он стал котироваться как своего рода эксперт в этом вопросе. То есть его приглашают на телевидение и т.д. Но вот что касается правды… Понимаете ли, можно чего-то не знать, в чем-то ошибаться, потом исправлять. Всё это нормальный процесс познания. Однако Варламов, как нам представляется, писал по готовым лекалам, исполняя чей-то заказ.

К такому выводу можно прийти из того несомненного факта, что автор преднамеренно утаивает не устраивающие его факты, которые ему были несомненно известны из цитируемых им исследований (в том числе и Вашего покорного слуги). Если бы эти факты, предположим, вызывали его сомнение, он должен был бы их отрицать, предложив взамен найденные им свои. Но они его просто не устраивают - а, значит, их, получается, и вовсе нет. (Примеры такого приема преднамеренной фальсификации мы уже не раз приводили.)

Теперь что касается «миссионерства». О том, чью миссию исполняет Варламов, я уже писал в книгах, рассказывал и в интервью. Повторяться не буду. Кстати, все интервью опубликованы в недавно вышедшем моем сборнике «Ждать умейте!», который можно приобрести в книжной лавке «Русского Вестника». А пришел А.Н. Варламов на смену Э.С. Радзинскому. Дело в том, что фальсификация Радзинского резко бросалась в глаза, а потому «не работала». Злого следователя сменил добрый. Неправду - полуправда. Вот и вся разница.

Кого смог захватить Эдвард Станиславович, того захватил (включая покойного митрополита Нижегородского Николая (Кутепова) и ныне здравствующих игумена Авраама (Рейдмана) и воительницу с «темными силами» Л.П. Миллер). Потребовалось расширить улов - вышел на берег крутой Алексей Николаевич, более приемлемый для православных, ложь которого менее раздражает.

А что касается оценки заказчиками «миссионерства» того и другого, обратимся опять-таки к фактам. Как известно, Э.С. Радзинский был членом образованной в 1993 г. по предложению Русской Православной Церкви Правительственной «комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков российского императора Николая II и членов его семьи» (то есть т.н. «екатеринбургских останков»). А недавно была учреждена литературная Патриаршая премия имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. В учрежденный в 2011 г. Экспертный совет был включен А.Н. Варламов. Как говорится, удивительное рядом. Правда, удивительным оно кажется лишь тем, кто невнимателен к происходящему.

- Вернемся, однако, к Вашей новой книге.

- Всё в ней, как мы уже говорили, сосредоточено вокруг покушения на Григория Ефимовича на родине 29 июня 1914 г. Вот почему немало страниц в ней посвящено описанию Покровского, мест в нынешнем селе, связанных с именем знаменитого их земляка, а также современникам Григория Ефимовича. Пользуясь случаем, хочется еще раз поблагодарить краеведов Земли Тюменской за предоставление мне собранных ими материалов.

Это они нашли и сфотографировали те места, где бывал Г.Е. Распутин, разыскали и сберегли фотографии не сохранившихся до наших дней домов и давно ушедших в мiр иной людей, так или иначе связанных с их знаменитым земляком. Поименные благодарности, как и всегда, напечатаны нами на обороте титульного листа.

Особая роль принадлежит тюменскому краеведу М.С. Яблокову. Именно благодаря его помощи и настойчивости удалось скопировать дела о покушении на убийство Г.Е. Распутина. О делах, отложившихся в Тобольском архиве, было известно и раньше, документы из них использовал в своих книгах О.А. Платонов.

Во-первых, речь идет о двух томах дела, которое вел судебный следователь Тобольского окружного суда по Тюменскому уезду В.Г. Амельченко. Свыше 400 листов этого дела содержат протоколы допросов потерпевшего, обвиняемой, свидетелей, очных ставок, осмотр местности, акты экспертиз; ответы на запросы, присланные из многих местностей Российской Империи, так или иначе связанные с делом о покушении.

Во-вторых, это дело осуществлявшего непосредственный контроль за следствием прокурора Тобольского окружного суда В.И. Жукевича-Стоша, содержащее его переписку, как с теми, кто непосредственно вел дело в Тюмени, так и с Омской судебной палатой, которой он был подчинен. Оно было наиболее сложным для расшифровки, т.к. большую его часть составляли черновики, написанные карандашом с большим количеством сокращений. Из него, между прочим, выясняется судьба Хионии Гусевой после помещения ее в дом для умалишенных.

В-третьих, наконец, это было наблюдательное производство прокурора Омской судебной палаты А. К. Висковатова. О нем исследователям по существу ничего не было известно. Документы его не исследовались. Лишь однажды тюменский краевед А.В. Чернышев упомянул о его существовании в одном из редких местных изданий. Особая ценность дела заключается в том, что именно А. К. Висковатов докладывал о ходе следствия в Министерство юстиции в Петроград. Это был источник, из которого черпал информацию Государь. Однако этот последний массив документов находился в Омске. И снять с него копию было не так-то просто. Теперь это дело впервые становится доступным исследователям в полном объеме.

Именно благодаря этим документам удалось буквально по часам и минутам восстановить всю картину преступления.

- Что же принципиально нового удалось Вам установить?

Прежде всего, это сам характер преступления. И выбор орудия убийства, и сам кинжал, и место его расположения на теле преступницы - обо всем этом читатели смогут узнать из книги и сделать самостоятельные выводы. Источники позволяют выяснить, какие силы стояли за покушавшейся на Григория Ефимовича фанатичной преступницей, какие цели они преследовали, как они заметали свои следы.

Принципиально важным моментом является выяснение места в этой цепочке столичного журналиста Дувидзона, оказавшегося в день покушения «случайно» в Покровском. Анализ материалов позволяет с большой долей уверенности предположить непосредственную связь Дувидзона (привлеченного к сотрудничеству с Департаментом полиции еще С.П. Белецким) с известным генералом-масоном В.Ф. Джунковским, находившимся в те дни на посту товарища министра внутренних дел. При помощи Дувидзона «генерал с масонской отметиной» не только держал под контролем ситуацию в связи с покушением, но и осуществлял массированную дезинформацию русского общества, закладывая тем самым мины замедленного действия.

А.Н. Варламов, как ему кажется, весьма остроумно, подсмеивается над высказанными ранее некоторыми авторами подозрениями: «В некоторых книгах, посвященных Распутину, утверждается, что вся история с покушением Хионии Гусевой на Распутина и поспешным бегством Илиодора за границу была организована при содействии московского генерал-губернатора, масона В.Ф. Джунковского. Никаких серьезных аргументов в пользу этой захватывающей версии не приводится, зато существуют очень веские доказательства того, что побег за границу Илиодора был устроен с помощью Горького».

На первый взгляд, всё логично. Разумеется, московский генерал-губернатор, будь он хоть трижды масоном, не мог оказать никакого влияния на покушение в Тобольской губернии. Писатель Горький и генерал Джунковский - что, казалось бы, между ними могло быть общего?

На самом деле всё это выглядит не очень-то смешным. Прежде всего, к лету 1914-го Владимiр Федорович уже полтора года как не в Москве и соответственно не генерал-губернатор. Служит в Петербурге товарищем министра внутренних дел. Что же касается Горького, то, как удалось установить, через одну из своих жен он как раз оказался связанным с генералом, причем задолго до 1914 года. Все необходимые факты читатели смогут почерпнуть из специальной главы «Дувидзон, Джунковский, Горький и его женщины».

- Удалось ли обнаружить что-либо новое о дальнейших судьбах расстриги «Илиодора» и Хионии Гусевой?

Что касается «Илиодора», то повествование в шестой книге завершается его побегом за границу. На основе газетных публикаций (прежде всего, ростовских) удалось восстановить более или менее достоверную картину бегства, относительно которого в литературе ранее ходило множество разных небылиц. О дальнейшей его жизни предполагаю рассказать в одном из следующих томов. А вот о Хионии Гусевой в только что вышедшей книге рассказано всё, что удалось найти: тяжелая наследственность, больная семья, крайний фанатизм и т.д.

Интересен тут и вот какой еще поворот: ровно пять лет спустя после покушения на Г.Е. Распутина в с. Покровском, тоже на Петров день (!), правда, на этот раз в Москве, на ступенях храма Христа Спасителя «внезапно выздоровевшая» Гусева вновь пыталась совершить подобное преступление по отношению к Патриарху Тихону. На это обстоятельство впервые мы обратили внимание еще в 1997 г. в комментариях к книге игумена Серафима (Кузнецова) «Православный Царь-Мученик». Теперь, в шестом томе, мы приводим некоторые дополнительные материалы, рассказывающие о советском «народном суде» над Гусевой в 1919 г. в Москве.

Составитель известного сборника о Патриархе Тихоне М.Е. Губонин в свое время подмечал, на наш взгляд, весьма важное обстоятельство: «Характерно, что о прошлом покушении Гусевой на жизнь Распутина в 1914 г., суд даже и не заикнулся». При этом в книге «Современники о Патриархе Тихоне», изданной в 2007 г. Православным Свято-Тихоновским гуманитарным университетом, упоминая об этом действительно важном обстоятельстве, до сих пор продолжают воспроизводить давно разоблаченные клеветнические мотивы того первого преступления: «…Сводя с ним [Г.Е. Распутиным] какие-то свои старые счеты». (Мол, как писали, так и будем писать.)

При этом вся эта охотно воспроизводящая без каких-либо комментариев прежнюю ложь братия готова забыть даже весьма существенное именно для них. Ведь не поняв преступления 1914 г., они никогда не смогут верно оценить подоплеку покушения 1919 года.

Знакомство с документами о покушении 1914 г. позволило нам также установить подлинные причины приостановки дела в отношении «Илиодора» и помещения Гусевой в психиатрическую лечебницу. Верно понять эту проблему можно только после внимательного прочтения документов. Пока же скажем, что представления о том, что причины этого «освобождения от ответственности» основных фигурантов дела следует искать отнюдь не в тайной поддержке преступников некоторыми представителями властных структур. Это ошибочное, легковесное представление. В действительности, обдумывая преступление, те, кто стоял за «Илиодором» и Гусевой, сделали невозможным преследование их в обычном законном порядке. Те же, кто принимал решения в 1914 г., ничего не могли с этим поделать.

Как известно, Григорий Ефимович был решительным противником войны. Судя по названиям последних глав, Вы пишете и об этом.

Это действительно очень важный вопрос, достойный обстоятельного разговора. То, что предупреждения Распутина заслуживали того, чтобы к ним прислушались, свидетельствует история: в огне Великой войны сгорели три европейские Монархии - Российская, Германская и Австро-Венгерская Империи. В этом отношении у Григория Ефимовича были и авторитетные единомышленники: П.Н. Дурново, барон Р.Р. Розен, князь В.П. Мещерский и граф С.Ю. Витте.

При всей сложности личности Сергея Юльевича следует признать, что он до последнего вздоха самым решительным образом стоял сначала против войны, а затем за быстрейшее ее окончание путем переговоров. Следует заметить, что Григорий Ефимович в этот период времени не чурался контактов с С.Ю. Витте, встречался с ним вплоть до самой его кончины, последовавшей 28 февраля 1915 года.

«Граф Витте человек разумный», - заявлял Григорий Ефимович журналистам. При этом Г.Е. Распутин всегда трезво оценивал личность графа. Явно рассчитывая на передачу его слов Сергею Юльевичу, он без обиняков говорил близкому ему человеку: Витте «первый в России умник… только Папу и Маму мало почитает… Всё норовит по-своему. А Папа и Мама этого не любят. Царя надо чтить и слушать».

- Как-то Вы рассказывали о том, что началу войны сопутствовали разного рода катаклизмы…

Немногие современники писали о предвоенных бедствиях в воспоминаниях. Их можно понять: вскоре произошли вещи поважнее и потрагичнее этого. Лишь газеты и журналы сохранили на своих осыпающихся страницах информацию и фотографии, повествующие о страшных событиях весны и лета 1914 г.

Стояла, как писали, «дикая жара», полыхали лесные пожары, горели торфяники, дышать было нечем… Информационные колонки газет напоминали будущую хронику военных действий. «Большие пожары последних дней, - писали журналисты, - ярко показали всю несостоятельность постановки пожарного дела…»

Пламя бушевало даже на воде. «В 60 верстах от Казани, против Мариинского посада, сгорел пароход «Царица». Он шел из Астрахани в Нижний Новгород, имея более 200 пассажиров. Пожар произошел около 1 часа ночи, когда почти все пассажиры спали. В несколько минут пароход был в огне. Не растерявшись, командир приказал направить пароход к луговому берегу, на песок. Охваченная пламенем «Царица» на всех парах шла к берегу. Плач и крики неслись над рекой. Многие бросались в воду на полном ходу и погибали».

В тот год Россия проходила испытание не только огнем. В результате наводнения в Кургане в городе оказались залитыми все крупнейшие мебельные магазины, а людям приходилось спасаться на крышах своих домов. В московских Грузинах после ливня люди ходили по колено в воде. Градом побиты были огороды и цветники москвичей.

В одних губерниях люди спасались от воды на крышах домов, в других - поля выгорали от засухи. Пришли и вечные предвестники смут и народных бедствий - болезни. В ряде уездов Вологодской губернии появилась сибирская язва, в Астраханской губернии - чума, на западных границах Империи - холера.

Нас, познакомившихся сегодня с «лентой новостей» июня-июля 1914 г., не могут не поразить вот эти слова из телеграммы Г.Е. Распутина, отправленной в те дни в Петергоф: «Не будет ли против нас природа»?

- И в заключение, как всегда, вопрос о следующей книге. О чем она?

На сей раз ответ мой будет нетрадиционным. Следующую книгу, над которой я уже начал работу, предполагаю издать вне серии. Она об убийстве Австро-Венгерского Эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супруги, о тех тайных пружинах истории, которые вызвали Великую войну; о других схожих событиях.

Подробнее пока что говорить не хотелось бы. Бог даст, напишу, тогда и поговорим. А за седьмую книгу расследования, название которой уже определено («Милые, дорогие, не отчаивайтесь»), примусь после. Она о первом периоде войны, до взятия в 1915 году Императором Николаем Александровичем Главного командования Русской Армией в Свои руки; о роли Г.Е. Распутина, которая в это время сильно возросла, и об усиливавшемся в определенных кругах русского общества противодействии Царю, Царице и Их Другу.

КРОНШТАДТСКИЙ ПАСТЫРЬ И СТРАННИК ГРИГОРИЙ

КРОНШТАДТСКИЙ ПАСТЫРЬ

И СТРАННИК ГРИГОРИЙ


О встрече Григория Ефимовича Распутина с о. Иоанном Кронштадтским пишут многие. Само упоминание этого факта, как правило, не вызывает, сомнений. Разве что у авторов, подобных И.В. Смыслову («...Св. Иоанн Кронштадтский, который, конечно же, и хотел, и мог разобраться в вопросе о личности Распутина, с ним не встречался и его не благословлял: слух об этом - никем и ничем не подтверждённая выдумка Вырубовой. Вдобавок, на сегодняшний день эта выдумка фактически опровергнута всем, что документально известно о св. прав. Иоанне...») Но последнее относится уже не к особенностям авторов, это - клиника, не заслуживающая обсуждения, упоминаемая исключительно как курьёз.

Итак, написано по этому поводу, как мы уже сказали, немало, однако, к сожалению, ещё больше надумано. Касается это, прежде всего слов, сказанных о. Иоанном опытному страннику .

Даже точное время этой встречи в литературе до сих пор не было установлено: по одним сведениям это произошло в 1903 г., а по другим - в 1904 г. Неведомо точно и место события: то ли было это под сенью собора св. апостола Андрея Первозванного в Кронштадте, куда со всей России стекались тысячи паломников, то ли в Петербурге...

Но, однако, есть ли возможность сегодня достоверно узнать, как всё было тогда на самом деле?

Как выяснилось, такая возможность всё-таки есть. Оказалось, что, во-первых, не все источники, сообщавшие об этой встрече, были привлечены писавшими на эту тему. Во-вторых, даже уже давно известные свидетельства не были подвергнуты всестороннему анализу.

«Случилось это после знакомства его с купчихой-миллионершей Башмаковой. Он встретился с ней на богомолье. Башмакова только что похоронила мужа и сильно горевала. Распутин утешил её. Она увезла его в Казань, познакомила с именитыми купцами. Из Казани он поехал с Башмаковой в Киев, потом в Москву и, наконец, в Петроград. Здесь он был представлен о. Иоанну Кронштадтскому и произвёл на него, как говорят, большое впечатление» . Так утверждал автор неподписанной статьи, опубликованной в московском «Русском слове» в первые дни после убийства Григория Ефимовича. Впоследствие эти сведения повторили, уже после переворота, в своих брошюрках известный петроградский публицист П. Ковалевский («Гришка Распутин». М. 1917) и театральный деятель Н.Н. Евреинов («Тайна Распутина». Л. 1924) .

Однако, как удалось выяснить, публикация 1916 г., в свою очередь, была основана на ещё более ранней, принадлежавшей перу политического ссыльного А.И. Сенина, поселившегося в январе 1907 г. в с. Покровском у зажиточного мужика Степана Кондратьевича Алемасова. Информацию о Распутине почерпнул он, по его словам, «отчасти из личных наблюдений, отчасти из рассказов односельчан, а больше всего от местной полуинтеллигенции» («две учительницы, двое батюшек, фельдшер, начальник почтово-телеграфной конторы»). Односельчане, по словам А.И. Сенина, «даже заочно не всегда называли его "святым" или Гришухой, а величали Григорием Ефимовичем». Была у автора и личная встреча со знаменитым покровчанином, во время которой последний, между прочим, предсказал скорое освобождение из ссылки своего собеседника, что, заметим, и не замедлило произойти.

Своими впечатлениями Александр Иванович в 1910 г. поделился с читателями екатеринославской газеты «Южная заря» , а в 1912 г. - петербургской «Речи». Вот что он писал на интересующую нас тему:

«Вошел Григорий в силу, как единодушно утверждала местная молва, в 1903-1904 гг., после знакомства с купчихой-миллионершей Башмаковой из села Реполова, на реке Иртыше, Тобольского уезда.

Громадный деревянный дом её и теперь ещё красуется в с. Реполове, и был отдан в 1906 году для временного пользования политическими ссыльными.

Григорий ходил молиться Богу в Абалаки (монастырь около Тобольска) и где-то на постоялом дворе встретился с Башмаковой, которая недавно похоронила своего мужа и сильно горевала. Григорий уже юродствовал тогда и каким-то образом утешил Башмакову.

Привезла она Григория в Казань, познакомила его здесь с именитыми купцами и прочими благочестивыми людьми. Отсюда, будто бы, и началось возвышение Григория.

По другой версии - повезла его Башмакова прямо в Петербург. Там, в её номер, сделал визит её близкий знакомый Иоанн Кронштадтский, которому так понравился Григорий Распутин, что отец Иоанн расцеловал его и тут же назвал своей правой рукой. Насколько это верно, не знаю, но связь Григория Распутина с отцом Иоанном Кронштадтским несомненна, и в конце рассказа будет подтверждена. И я имею полное основание предполагать, что вторая версии служит лишь продолжением первой, и обе они приблизительно правдивы» .

Современные авторы-разоблачители, лишенные, похоже, возможности вместить эту вполне по-человечески понятную ситуацию с купеческой вдовой, пытаются придать ей привычный скабрезный подтекст: в Абалакском монастыре-де «Распутин сумел успешно утешить недавно овдовевшую купчиху» .

Что на это сказать? - Выходит, что дореволюционные политические ссыльные были куда порядочнее нынешних доктора медицинских наук и кандидата исторических наук.

Между тем, вот что становится известным далее о Башмаковой из очерка Сенина:

«...Простая душа, - говорил о ней Распутин. - Богатая была, очень богатая и всё отдала. Уж отец Иоанн Кронштадтский поддерживал её, а то без куска хлеба осталась.

Новое наследство, сказывают, получила?..

Получила, миленький, получила, но опять всё раздала. При отъезде сюда уж я ей 25 рублей дал. И ещё получит, и опять всё отдаст, такой уж человек» .

(Это последнее, наверное, совсем уж запредельно для «семейной артели» Коцюбинских. Просто невместимо. Некуда вместить.)

Уже после публикации нашего очерка в «Русском вестнике» появилась дополнительная информация о миллионерше Ирине Александровне Башмаковой, владелице золотого прииска в Тобольской губернии. «Этот рассказ, - пишет автор современной заметки в казанской газете, - я слышал в детстве от бабушки. В молодости она работала в прислугах у местной помещицы. Та любила работящую девушку, обещала помочь в будущем устроиться в Казани, где у неё жила родственница.

И вот однажды в гости к помещице пожаловал сам Григорий Распутин. Ехал по улице на велосипеде, горстями бросал конфеты местной детворе, бегущей следом.

Странный был, - рассказывала бабушка. - Большой лоб закрывали длинные космы, нос в оспинках выступал вперед. Лицо морщинистое, загорелое. Борода свалявшаяся, словно старая овчина. На правом глазу - желтое пятно. [...]

Оказывается Распутин бывал в Казани у миллионерши Башмаковой в те годы, когда бабушка работала служанкой, - в 1903-1906 годах. У Башмаковой, по некоторым сведениям, была родственница в Свияжском уезде, к которому тогда относилось наше село. (Сейчас это Кайбицкий район). [...] Известно также, что позднее Башмакова приезжала на тройке с бубенцами в село Покровское в Сибирь к Григорию с подарками» .

«...Он благословил меня, - рассказывал между тем Сенину Григорий Распутин о своей встрече с о. Иоанном, - и пути указал» .

Писали, что Григорий Ефимович «имел при приезде в Петроград рекомендательные письма» к о.Иоанну . Уточняли даже от кого: «С письмом от сибирского священника он приехал к покойному о. Иоанну Кронштадтскому и епископу Феофану. Старец понравился обоим, и они приняли в нём живейшее участие» .

Обстоятельства этой исторической встречи (правда не в петербургской гостинице, а в Андреевском соборе в Кронштадте) нашли отражение в двух изводах воспоминаний дочери Григория Ефимовича.

«В 1904 г., - читаем в первом из них, - два года спустя после паломничества в Киев, он предпринял путешествие в Петербург, осуществив тем самым свою давнюю мечту увидеть праведного отца Иоанна Кронштадтского.

Прибыв в столицу, он дождался первого праздничного дня и с посохом в руке, с котомкой за плечами, пришел на службу в Кронштадтский собор. Собор был полон хорошо одетых людей; и причастники, принадлежавшие к высшему свету Петербурга, тотчас выделялись своими нарядами. Мой отец в своей крестьянской одежде стал позади всего народа. В конце Литургии, когда диакон, держа в руках Св. Чашу, торжественно возгласил: "Со страхом Божиим и верою приступите", - Иоанн Кронштадтский, который в этот момент выходил из ризницы, остановился и, обращаясь к моему отцу, пригласил его подойти к принятию Св. Таин. Все присутствующие в изумлении смотрели на смиренного странника.

Несколько дней спустя отец мой был принят Иоанном для личной беседы и он, как и Макарий, подтвердил ему, что он "избранник Божий", отмеченный необычным жребием.

Эта встреча весьма впечатлила моего отца, который часто говорил о ней впоследствии. Горизонт его жизни расширился. Благодаря покровительству Батюшки, столь популярного в России, он заинтересовал многочисленных поклонников Иоанна, которые искали с ним встречи» . («Кронштадтский Пастырь, - читаем в одной из дореволюционных газет, - знакомил новоявленного "старца" с влиятельными лицами, возил с собою везде и всюду, и благодаря этому его успех заранее был предрешён» .)

Во втором изводе воспоминаний Матрены говорится: «В то время в С.-Петербурге был человек, почитаемый за святость по всей России: отец Иоанн Кронштадтский. Отец мой, часто слышавший о нем от старцев или монахов разных монастырей, решил пойти и спросить совета у этого человека, который, быть может, помог бы ему найти Правду. Он пешком отправился в столицу, пришёл в собор, где служил Иоанн Кронштадтский, исповедовался праведнику среди толпы кающихся и затем стоял на Литургии. В тот момент, когда преподавалось Св. Причастие и благословение, о. Иоанн, к общему изумлению толпы, подозвал моего отца, стоявшего в приделе собора. Он сначала благословил его, а затем сам попросил у него благословения, которое мой отец ему дал. Кем был этот простой человек с мужицкой бородой, одетый чуть не в лохмотья, но принятый Иоанном Кронштадтским, идущий сквозь толпу с видом решительным и безстрашным, с глазами, сияющими внутренним огнем? Казалось, он не замечал массы народа, расступившейся перед ним.

Этот случай возбудил любопытство и сплетни толпы; и распространился слух, что найден новый "человек Божий".

Иоанн Кронштадтский, без сомнения, впечатлённый верой, умом и искренностью этого сибирского крестьянина, пригласил его повидаться лично, объявив ему, что он - один из "избранников Божиих" и представив его кругу друзей и поклонников, окружавших этого святого человека» .

В вышедшей в 1927 г. в Германии популярной книге Рене Фюлоп-Миллера, основанной не только на печатных источниках, но и устных рассказах эмигрантов, мы находим свидетельство гр. С.С. Игнатьевой. Она вспоминала как перед тем, как появиться в петербургском обществе Григорию Ефимовичу, «простому мужику», «воздал почести» о. Иоанн Кронштадтский. Случилось это в храме, во время Литургии. Церковь, как всегда, была переполнена. Перед началом причастия о. Иоанн «поднял руку» и «возгласил»: «Среди нас находится достойнейший, более заслуживающий, чтобы первым принять Святые Таины. Вот он, скромный паломник, стоящий среди вас!»

«При этом он указал на обыкновенного мужика, который стоял сзади, в той части церкви, где слушают богослужение нищие, калеки и слепые». Как же повел себя странник? - «Можно было допустить, что действия отца Иоанна ошеломят его. Однако этот странный человек даже не удивился. Спокойным шагом он приблизился [...], принял Святое Причастие и даже благословил отца Иоанна!»

По словам Фюлопа-Миллера, «это событие вызвало в салоне графини Игнатьевой переполох». Она немедленно поделилась увиденным с Вел. Княгиней Анастасией Николаевной .

«Был я у о. Иоанна Кронштадтского, - рассказывал Г.Е. Распутин одному из своих знакомых. - Он меня принял хорошо, ласково. Сказал: "Странствуй, странствуй, брат, тебе много дал Бог, помогай людям, будь моею правою рукою, делай дело, которое и я, недостойный, делаю..."» .

Слова эти подтверждаются, между прочим, самим образом жизни, которую вел, обосновавшись в Петербурге, Григорий Ефимович. «...Больных, нуждающихся в утешении, принимаю, - говорил он одному собеседнику в 1907 г. - Трудно мне, миленький... До двух часов дня каждый день у себя принимаю, а потом по больным по приглашению разъезжаю... Часа три в сутки свободных имею, не больше» .

Вероятно, именно в связи с тем, что в первое время Г.Е. Распутин жил в Александро-Невской Лавре, в обществе циркулировали рассказы о том, что его знакомство с о. Иоанном произошло в стенах этой обители.

«Известный духовидец, отец Иоанн Кронштадтский, который утешал Александра III в Его агонии, - писал французский посол М. Палеолог, - захотел узнать молодого сибирского пророка; он принял его в Александро-Невской Лавре и радовался, признав на основании несомненных признаков, что он отмечен Богом» .

«В Петербурге, - писал кн. Ф.Ф. Юсупов, - его принял в Александро-Невской Лавре преподобный о. Иоанн Кронштадтский, которого он поразил простосердечием, поверивший, что в этом молодом сибиряке есть "искра Божия"» . (Впрочем, вот как тот же самый текст был «переведён» в книге московского издательства «Захаров», известного публикацией подложных «воспоминаний» Матрёны Распутиной: «В Петербурге в Александро-Невской Лавре принял его отец Иоанн Кронштадтский. Поначалу отец Иоанн склонился душой к сему "юному сибирскому оракулу", увидел в нём "искру Божью"» .)

По словам жандармского генерала А.И. Спиридовича, по долгу службы не раз видевшегося с Г.Е. Распутиным, тот «любил рассказывать» о том, как «о. Иоанн Кронштадтский отметил его в толпе молящихся». «Побыв некоторое время в Петербурге, - писал он далее, - Распутин вернулся на родину. Он рассказывал домашним про внимание, с которым отнёсся к нему о. Иоанн Кронштадтский и говорил, что последний предсказал, что ему суждено совершить что-то особенное, что он, Григорий, избранник Божий. [...] К смутившему его в своё время предсказанию блаженного Макария, прибавилось новое, неясное, загадочное от о. Иоанна Кронштадтского» .

«Отец Иоанн Кронштадтский, - утверждала сестра Государя, Вел. Кн. Ольга Александровна, - встретился с мужиком и был глубоко тронут его искренним раскаянием. Распутин не пытался скрывать своё греховное прошлое. Видя, как тот молится, отец Иоанн уверовал в его искренность. Две сестры, Анастасия Николаевна, тогда герцогиня Лейхтенбергская (впоследствии вышедшая замуж за Великого Князя Николая Николаевича младшего), и Милица Николаевна, жена его брата Великого Князя Петра Николаевича, которые были горячими почитательницами отца Иоанна Кронштадтского, приняли у себя во дворце сибирского странника. Всякий, кто встречался с ним, был убеждён, что он - "человек Божий"» .

«В 1904 г. слава о новом сибирском пророке дошла до Петербурга - читаем в тверском атеистическом журнале 1925 г. - Известный Иоанн Кронштадтский пожелал видеть Распутина. В Распутине кронштадтский "чудотворец" подметил "искру Божию"» .

Как видим, все современники (не только благожелательно или нейтрально относившиеся к Григорию Ефимовичу, но даже один из его убийц и атеисты) о встрече опытного странника с Кронштадтским Пастырем свидетельствуют согласно...

В мемуарах Матрёны Распутиной есть упоминания и о второй встрече отца с о. Иоанном Кронштадтским: «Отец мой поддерживал отношения с Иоанном Кронштадтским и, желая вновь видеть и слышать его, предпринял второе путешествие в С.-Петербург в 1906 году» .

Имя святого праведного отца Иоанна Кронштадтского, как и Григория Распутина, крепко связано со святыми Царственными Мучениками.

Как известно, Кронштадтский Пастырь был высоко ценим Императором Александром III и Его Сыном Императором Николаем II. Об этом свидетельствует участие о. Иоанна, по Высочайшей воле, в богослужениях и таинствах, связанных с важнейшими событиями жизни Православной Империи и Царской Семьи: при последних минутах жизни, отпевании и погребении Императора Александра III, при совершении бракосочетания Царственных Мучеников, Короновании и Помазании Их на Царство, крещении Их первородной дочери и Наследника Цесаревича. Почитание о. Иоанна Царской Семьей было неизменным до самой его кончины.

Тесному духовному сближению Царственных Мучеников с Кронштадтским Пастырем помешал, однако, целый ряд причин, как чисто личностного характера, так иногда и досадные недоразумения.

Приведём в связи с этим лишь две цитаты, не рискуя как-либо комментировать и развивать сказанное в них.

Первая - запись в дневнике Цесаревича Николая Александровича, сделанная за несколько дней до кончины Отца (12.10.1894): «В 10 ½ большая часть Семейства отправилась пешком в Ореандскую церковь к обедне, которую служил о. Иоанн. Он очень резко делает возгласы, как-то выкрикивает их - он прочел свою молитву за Папа, которая произвела сильное впечатление на Меня».

Вторая - из письма епископа Кишиневского и Хотинского Серафима (Чичагова) графине С.С. Игнатьевой (26.12.1908): «...17 Октября , подписав Манифест, Государь с радостью пошёл на Молебен в Свой Конвой, в надежде, что о. Иоанн скажет Ему что-нибудь, но по окончании молебна Батюшка только подошел проститься и молча поклонился. Государь со скорбью сказал Ему вслед: "Вот так всегда, поздоровается, простится и уедет". Я не вытерпел и передал это Батюшке, который ответил: "Как я посмел бы говорить, когда меня не спросили!" Так, не понимают друг друга духовные и светские» .

Разумеется, то был Промысел Божий. Как никак речь шла о Царе, сердце Которого находится, как известно, в Руке Божией (Притч. 21, 1) .

Нельзя также оставить без объяснения ставшие в последние годы известными слова о. Иоанна Кронштадтского из его дневника (20.10.1908): «Гос-по-ди, вра-зу-ми сту-ден-тов, вра-зу-ми вла-сти, дай им прав-ду Твою и си-лу Твою дер-жав-ную. Гос-по-ди, да вос-пря-нет спя-щий Царь, пе-ре-став-ший вла-ст-во-вать вла-стью Сво-ею; дай Ему му-же-ст-ва, муд-ро-сти, даль-но-вид-но-сти! Гос-по-ди, мо-ре в смя-те-нии, дья-вол тор-же-ст-ву-ет, прав-да по-ру-ше-на. Вос-стань, Гос-по-ди, в по-мощь Церк-ви Свя-той. Аминь» .

Следует иметь в виду, что «спящий Царь» о. Иоанна Кронштадского не был каким-либо необычным откровением; скорее всего констатацией внешне доступного этому Праведнику, но не как избраннику Божию (в данном случае), а как обычному человеку. (Вспомним свидетельство преп. Серафима, который говорил о том, что когда он говорил от себя, ему не раз приходилось ошибаться...) Конечно же, это не пророчество, не провидение, а, скорее, дань общему настроению. Достаточно сравнить приведённые слова с дневниковыми записями гр. А.А. Бобринского (20.3.1905): «Спит Государь. Спит на вулкане»; (23.3.1905): «Государь всё также без воли; спит» .

Ибо вот отзыв о Царе-Мученике Праведного Пастыря, принадлежащий уже не обычному человеку, а духовидцу: «Царь у нас пра-вед-ной и бла-гочес-ти-вой жиз-ни, Бо-гом по-слан Ему тя-жё-лый крест стра-да-ний, как Сво-ему из-бран-ни-ку и лю-би-мо-му чаду, как сказа-но тай-но-вид-цем су-деб Бо-жи-их: "Ко-го Я люб-лю, тех об-личаю и на-ка-зы-ваю" (Отк. 3, 19). Ес-ли не бу-дет по-кая-ния у рус-ско-го на-ро-да, ко-нец мiра бли-зок. Бог от-ни-мет у не-го бла-гочес-ти-во-го Ца-ря и по-шлёт бич в ли-це нечес-ти-вых, жес-то-ких, са-мо-зван-ных пра-ви-те-лей, ко-то-рые заль-ют всю зем-лю кро-вью и сле-за-ми» .

Следует также подчеркнуть, что о. Иоанн писал дневник для себя . Даже в неполной его публикации есть немало личного; он содержит немало нередко противоречивых размышлений, которые его автор ни при каких обстоятельствах не предал бы сам обнародованию. Вот одна из таких записей: «Примири меня, Господи, с памятью убиенного злодеями Императора Александра II, Который хоть тяжко согрешил в жизни, но человеческими грехами, коих не чужд и я, многогрешный. Прости Ему и мне грехи вольные и невольные и излей в сердце моё любовь к Венценосному Мученику, Коему Ты простил грехи за Его насильственную смерть. - Он был верующий и доброжелательный; Он любил Россию и Сам был на войне за освобождение единоверных славян» .

Несмотря на это, личная духовная посмертная связь Царя-Мученика и праведного о. Иоанна очевидна. Вот как об этом совершенно справедливо писал архимандрит Константин (Зайцев, 1886†1975) :

«Молясь о. Иоанну, мы ныне неустранимо подпадаем под сень Того, Кто Своей мученической кровью освятил Русский Царский Престол. В нашем христианском сознании св. прав. о. Иоанн и Царь Мученик как бы сливаются воедино, как Путевожди наши, сливая воедино для нас дело нашего личного спасения и дело служения России, как Православному Царству».

«...Сближение Церкви и Царства получает своё выражение в устремленности русских людей к двум личностям - господствующим над нашим безвременьем, как одновременно, и закатная заря и заря восходящего дня - если только способна душа Русского народа воспринять современность, как ночь, за которой должен последовать ушедший день... Не вперед - а назад! Круто - назад! Покаянно - назад! Молитвенно - назад! И тут естественными маяками, светочами, факелами, пронизывающими тьму антихристову и являются те два светоносных образа, которыми запечатлен конец России. От России зависит сделать их и образами, запечатлевающими новое начало России. И это уже они сами, наши путевожди, определят конкретные способы преодоления обуявшего Россию зла. Тут дело не в программах, идеалах, методах и т.д., а в покаянном плаче, из которого и возникнет то именно действие, которое, возбуждая каинов трепет в сатанистах, будет обращать во спасение поднимающихся из духовного обморока Русских людей».

В связи со сказанным характерно также, что люди, лично знавшие о. Иоанна Кронштадтского и Г.Е. Распутина, свидетельствовали об их сходстве.

Вот как А.А. Вырубова, 16-летним подростком исцеленная от тифа глубоко почитавшимся её родителями и ею о. Иоанном, не раз бывавшим в семье Танеевых , вспоминала первую свою встречу с Г.Е. Распутиным за месяц до её свадьбы в 1907 г.: «Вошел Григорий Ефимович, худой, с бледным, изможденным лицом, в черной сибирке; глаза его, необыкновенно проницательные, сразу меня поразили и напомнили глаза о. Иоанна Кронштадтского» .

В очень осторожных (по условиям времени) ответах Анны Александровны на вопросы следователя Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства на допросе 6 мая 1917 г. читаем:

(Об о. Иоанне Кронштадском): «...Отец Иоанн считал, что он, как странник, может помолиться» .

(О Царственных Мучениках): «Они так же верили ему, как отцу Иоанну Кронштадтскому, именно: Они страшно ему верили, что он может помолиться. Я сама верила, и вся наша семья верила, и когда у Них горе было, так всегда, во всяком горе, когда, например, Наследник был болен, обращались к нему с просьбой помолиться» .

«Когда укоряли Государыню тем, что Она дружит с простым мужиком, который в Её глазах ещё и наделен святостью, - подтверждала Ю. А. Ден, - Она отвечала, что Господь наш Иисус Христос не выбирал Себе учеников из представителей знатных еврейских семейств. Все Его ученики, кроме апостола Луки, были людьми низкого происхождения. Я склонна думать, что Её Величество уподобляла Распутина св. Иоанну. По Её мнению, оба они были мистически настроенными людьми» .

Подтвержала это сходство и иная сторона. После революции журналист И.М. Василевский писал в одном из своих опусов, имея в виду Царственных Мучеников, о том, что Они «находили всё новых и новых, уже отечественных чародеев, от Митьки юродивого до Иоанна Кронштадтского включительно. Не оскудевала земля Русская талантами распутинского образца!»

И действительно, если внимательно присмотреться, то даже сама судьба о. Иоанна Кронштадтского и Г.Е. Распутина имела много общего. И, прежде всего, во исполнение слова Апостольского: «...Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы; злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь» (2 Тим. 3, 12-13). Ибо «...многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян. 14, 22).

«...Награды и поощрения даются ему скупо, редко, - отмечал ещё дореволюционный биограф о. Иоанна, - награды почти ничтожные, если принять во внимание его образцовую, пастырскую ревность, заслуживавшую, конечно, гораздо большего. Через 5 лет упорного труда он получает всего лишь набедренник (1860 г.), камилавку ему дают лишь через 10 лет после рукоположения, наперсный крест - через 15, а в сан протоиерея его возводят лишь через 20 лет по принятии священства!.. [...] В Кронштадтский собор он поступил в 1855 году, а настоятелем собора сделан в 1894 году, т.е. ровно 40 лет он не был настоятелем» .

Лишь начиная с 1894 г., после вызова в Ливадию к умиравшему Императору, Кронштадтский Пастырь «достиг всероссийской славы, и награды стали тогда даваться ему быстро...»

Эта особая связь между Царём-Миротворцем и Всероссийским Батюшкой существовала вплоть до кончины последнего. «Видел пред утром, часа в три, - записал о. Иоанн в дневник 25 октября 1908 г., - покойного Императора Александра III, молящимся в моей спальне, усердно молящимся. Я в лежачем положении на кресле, а Он - стоит и молится...»

Однако именно эта возникшая близость и принесла о. Иоанну немало искушений. Одними из первых возмутились лжебратия. «Мы все такие же отцы Иоанны» , - заявил один из служивших вместе с ним священников Андреевского собора.

«...Как много было людей, слепых и глухих, - вспоминал Владыка Феофан (Быстров), - не принимавших отца Иоанна и очень грубо относившихся к нему. И даже среди священников были такие. Так, например, как-то прибыл отец Иоанн на престольный праздник в один из храмов Петербурга. А настоятель храма, увидев его, начал кричать на него:

Кто тебя приглашал сюда? Что ты явился? Я тебя не приглашал. Ишь ты какой, "святой". Знаем мы таких святых!

Отец Иоанн смутился и говорит:

Успокойтесь, батюшка, я сейчас уеду...

А тот кричит на него:

Ишь ты какой "чудотворец". Убирайся отсюда! Я тебя не приглашал...

Отец Иоанн кротко и смиренно попросил прощения и покинул храм...»

Жизнью своею, гонениями, в том числе и от лжебратий, о. Иоанн как бы подтверждал древнюю народную мудрость: Близ Царя, близ смерти. Смерти не от Царя, как толковали в ушедшем ХХ столетии, а за Царя, как повелось от первых, ещё дохристианских Царей и с особой силой выявилось в русской истории в образе Ивана Сусанина.

Уместно вспомнить здесь травлю архимандрита Фотия (Спасского, 1792†1838) за его близость и советы Императору Александру I. За это же травили, а потом и умучили Григория Ефимовича...

Итак, первое приближение к Монарху вызвало против о. Иоанна ничем, вроде бы, не обоснованный поток клеветы и озлобления, причём из кругов, в силу своего происхождения, близких Государю.

Вот строки из чрезвычайно редкой брошюры Великого Князя Николая Михайловича, напечатанной им в Тифлисе и подписанной: «Ай-Тодор. 20 октября 1894 года», не упоминающейся ныне биографами этого Августейшего историка:

Накануне прибыли сюда Великая Княгиня Александра Иосифовна с дочерьми, Королевой Греческой, Королевной Марией и с отцом Иоанном Кронштадтским. Приезд последнего произошёл по почину вышеупомянутых Особ, на что Августейший Больной изъявил Своё согласие.

9-го числа Его Величество [...] исповедовался и приобщался Святых Таин у Своего духовника Янышева. Что же касается отца Иоанна, Его Величество сказал, что примет его в другое время. [...]

Утром того же дня Государь пожелал принять отца Иоанна, который, совершив краткую молитву и побеседовав очень недолго с Больным, спросил Его, прикажет ли Царь ему оставаться здесь. - "Делайте, как знаете", - было Его ответом. [...]

13-го было рождение Великого Князя Михаила Николаевича и все Дети Государя, а также Наследник Цесаревич с Невестой завтракали у нас в Ай-Тодоре. Были очень веселы и полны надежды, в чём сильно их поддерживал профессор Лейден и те личности, которые не переставали верить в чудотворную силу отца Иоанна, который продолжал пребывать в Крыму. В этот день я его впервые видел, так как он служил обедню в Ай-Тодорской церкви. На меня его служение не произвело того впечатления, которое я мог ожидать из восторженных рассказов многих; а просто было как-то странно видеть очень нервно настроенного человека, с каким-то резким голосом, отрывистыми движениями, совершающего Литургию. Говорят, в частной беседе он делает совсем другое впечатление. [...]

Вдруг 17-го октября, когда все в 11 часов дня собрались на молебен (по случаю чудесного избавления от опасности в Борках), узнают, что в это же утро Государь потребовал к Себе отца Иоанна и снова, после восьми дней, исповедовался и приобщался. Сделал ли Царь это по Собственному почину или нет? Я почти смело могу сказать - что нет. А две очень достойные личности, но в этом случае немного потерявшие самообладание, т.е. Великая Княгиня Александра Иосифовна и Королева Греческая, добились, так или иначе, чтобы Царь призвал к Себе отца Иоанна ещё раз и достигли этого.

Государь приобщился у отца Иоанна и последний произвёл на Него очень хорошее впечатление, хотя весь этот акт безспорно очень утомил и без того уже утомленного Монарха» .

В приведенных словах чувствуется глухая, едва скрываемая, неприязнь, а, между тем, в них не содержится ничего, кроме многочисленных передержек, подтасовок и прямой неправды.

Из достоверных источников известно, что, отправляясь к умиравшему Государю в Ливадию, Великая Княгиня Александра Иосифовна (1830†1911), имея в виду себя и дочь, королеву Греческую Ольгу Константиновну, писала: «В раздумье, как и чем они могли бы порадовать Августейшего Болящего, и припоминая, что Государь прежде высказывал, что о. Иоанн Кронштадтский Ему симпатичен, Великая Княгиня пожелала везти с собою в Ливадию любимого русским народом пастыря» .

Цесаревич же Николай Александрович, встречавший о. Иоанна 8 октября, прибывшего с пароходом «Эриклик», на следующий день беседовал с ним, сказав, что Отец «чувствует над Собой его (отца Иоанна) молитвы» . «Наследник хотел повести его опять к Государю, - читаем запись в дневнике очевидца под 18 октября, - но Государь почивал, а когда проснулся, то Императрица послала за отцом Иоанном» . Наконец, в сам день кончины, 20 октября: «...Государь не спал всю ночь, велел позвать отца Янышева, приобщился Святых Таин, после чего призвал отца Иоанна и просил его молитв» . Уже после погребения гр. А.Е. Комаровская, автор приводимого нами дневника сказала отцу Иоанну: «...Как хорошо, что Великая Княгиня имела мысль повезти его в Ливадию. "Это за её веру Бог дал ей это желание", - сказал он. Он очень рад, что был в Крыму» . И, пожалуй, самое интересное с точки зрения отношения Великого Князя Николая Михайловича к Великой Княгине Александре Иосифовне: «Великая Княгиня рассказывала мне также, что Николай Михайлович стал перед ней на колени и просил у неё прощения» .

После февральского переворота 1917 г. Великий Князь высказывался много откровеннее или, скорее, развязнее, причём с явным привкусом безбожия, которое, вероятно, уже давно ему было присуще. Вот фрагменты беседы его с проф. В.Н. Сперанским, сыном бывшего лейб-медика, членом Союза русских евреев в Германии (печаталась она в двух изводах, один из которых был так прямо и озаглавлен: «От Иоанна Кронштадтского к Григорию Распутину»):

«- Не начались ли нездоровые мистические веяния при Русском Дворе ещё в Царствование Александра III?

Да, при всём своем здоровом и трезвом реализме Александр III, по впечатлением железнодорожной катастрофы 17 октября стал чуть-чуть увлекаться поисками чудесного... Бывало, закроет глаза рукою и, как будто уходя душою в какой-то сверхчувственный мiр, ждет благодатного наития Свыше... Однако, когда Великая Княгиня Александра Иосифовна подала Ему мысль вызвать к Себе во время предсмертной болезни пресловутого Иоанна Кронштадтского - Он согласился крайне неохотно. На меня самого этот мнимый чудотворец произвел впечатление самое неблагоприятное.

Вы помните рассказ Лескова "Полунощники"?

Да, да, как же, - поспешно ответил Николай Михайлович. - Это именно Иоанн Кронштадтский изображен там чрезвычайно удачно. Ведь он - зырянин по национальности, а это племя всегда отличалось большой житейской хитростью. Манеры у него порывистые, истерические: молится, как будто Богу приказывает - вот его Бог часто и не слушается... Помню я Иоанна Кронштадтского на праздновании крестин Наследника в Ново-Петергофском дворце: восседал он там за парадным столом среди больших сановников в великолепной шелковой рясе с орденскими звездами - такой румяный, упитанный и усердно пьёт шампанское. Как Александру Третьему он предсказал выздоровление, так новорожденному Алексею напророчил долгую жизнь и счастливое царствование... Я дал этому священнику очень несочувственную характеристику в своей книжке о кончине Александра III... [...]

Да, как это ни странно покажется, Иоанна Кронштадтского, как гипнотизёра-самородка, я считаю самым прообразом Распутина. Это - явления одного и того же порядка, хотя и далеко не равноценные» .

«Они были похожи немного побольше, чем уголь и алмаз, - читаем сравнительную характеристику Кронштадтского пастыря и Опытного странника, данную Великим Князем в других воспоминаниях В.Н. Сперанского. - Должен вам сознаться, что я крепко недолюбливал отца Иоанна... [...] Как нарочно, кругом Распутина теснились самые характерные его поклонницы, такие же ревнивые, как сподвижницы Иоанна Кронштадтского» .

В вышеприведённой беседе Великого Князя упомянута повесть писателя Н.С. Лескова «Полунощники», завершённая осенью 1891 г. и впервые напечатанная в последних книгах либерального «Вестника Европы» в следующем году. Это был пасквиль на о. Иоанна. О духе этого произведения можно судить по вполне кощунственной его лексике, в основном контаминациям: бабеляр (бабник и известный богослов Абеляр); вифлиемция (инфлюэнца и Вифлеем); кутинья . (кутить и ектения). Глумление Н.С. Лескова над дарами о. Иоанна, сродное таковому же Великого Князя, хорошо видно на примере вот этих строк из его письма гр. Л.Н. Толстому: «На сих днях он исцелял мою знакомую, молодую даму Жукову и живущего надо мною попа: оба умерли, и он их не хоронил. На днях моряки с ним открыли читальню, из которой, по его требованию, исключены Ваши сочинения. На что он был нужен гг. морякам? "Кое им общение?" "Свиньем прут" все в одно болото»

В общий хор хулы на о. Иоанна внесли свой вклад и вездесущие староверы. Использовав клеветнические статьи жёлтой прессы, нижегородский журнал «Старообрядец», выходивший под духовным руководством «архиепископа» Иннокентия Усова, приписывал Всроссийскому Батюшке чудовищные кощунства и даже сатанизм .

Однако ещё более сильный удар Кронштадтскому Пастырю нанесли в предпоследний год его земной жизни. В Вологде неким Виктором Викторовичем Протопоповым (ум. 1916) была состряпана пьеса «Черные вороны», изданная в Петербурге в 1907 г. Написана она была по мотивам основанного на грязных сплетнях романа «Иоанниты», печатавшегося в «Петербургском листке». Суть пьесы, со слов смотревших её, была следующей: «Какая-то скучающая от безделья купеческая вдова влюбляется в студента, а тот в её падчерицу. Падчерица увлекается учением "иоаннитов", убегает к ним, потом разочаровывается в них и, при содействии того же студента, возвращается обратно к своей мачехе...»

Не в восторге от неё был даже «сочувствовавший» пафосу Протопопова В.В. Розанов: «Пьеса мне не понравилась. Она написана слишком для улицы, для грубых вкусов и элементарного восприятия. Какая-то банда мошенников, мужчин и женщин, преувеличив и без того великое народное почитание к от. Иоанну Кронштадтскому, довела это почитание до "обоготворения заживо", - и на нём основала обирание простодушного темного народа, со всех концов России стекающегося в Кронштадт, чтобы "видеть Батюшку" и получить от него тот или иной дар, помощь, совет, исцеление» .

Уже после октябрьского переворота 1917 г., в том же духе, что Великий Князь и великий писатель (Н.С. Лесков), но еще более развязно (уже вовсе не считаясь ни с какими фактами) писал возвратившийся в Россию эмигрант И.М. Василевский: «Не пересчитать всех этих "депутатов от низов народных", кого так настойчиво проталкивали наверх то одна, то другая группа придворных сановников. Каждая партия при Дворе ставила на свою лошадку: Митька юродивый, кликуша Дарья Осипова, проворовавшийся и внезапно объявивший себя епископом огородник Варнава, чудотворец Иоанн Кронштадтский, истинно русский публицист Карл-Амалия Грингмут, епископ Гермоген, князь Мещерский, Преосвященный Феофан, доктор Дубровин, странник Антоний и пр., и пр., - все они пестрой чередой прошли возле Трона, и каждый из них сделал, что мог, "для России" и для себя лично». Упомянув «тобольского конокрада», «доктора Бадмаева из Тибета » и месье Филиппа из Лиона, автор глумливо пишет далее, что при Дворе «находили все новых и новых, уже отечественных чародеев, от Митьки юродивого до Иоанна Кронштадтского включительно. Не оскудевала земля Русская талантами распутинского образца!»

Впоследствии тему развили и вот до чего договорились, опираясь, разумеется, на «безпристрастную» науку.

«Юродствующие отцы церкви были знаменитостями номер один, - утверждал в 1964 г. в журнале "Знание - сила" автор популярнейших судебных очерков в "Литературке" Аркадий Ваксберг. - Едва ли не первым из них числился отец Иоанн Кронштадтский. Тысячи паломников сгонялись в Андреевский собор, где отец Иоанн устраивал массовые покаяния в грехах. Он исповедовал не поштучно, а оптом - всех сразу. Это был типичный массовый психоз, кончавшийся драками, поножовщиной, самоистязанием. Многие прямо из собора препровождались в полицейский участок. На одном из судебных процессов, следовавших за такими исповедями, эксперт-психиатр назвал скопища, которые устраивал Иоанн "сумасшедшим домом на свободе". [...] До Иоанна дошла слава о молодом сибирском "пророке". Вчерашний конокрад удостоился чести быть принятым в Александро-Невской лавре: опытный обманщик присматривался к начинающему собрату. Ему и в голову не приходило, как скоро "ученик" превзойдет "учителя"» .

А вот что позволял себе писать в 1974 г. в «историко-психиатрическом очерке» доктор медицинских наук, автор «Руководства по психиатрии (М. «Медицина». 1974) профессор В.Е. Рожнов: «Особенно активизировались разного рода духовные и телесные "целители". Гремели имена иеромонаха Илиодора и первого из первых в искусстве "чудесного исцеления" и "бесоизгнания" протоиерея Иоанна Кронштадтского. Как никто другой, умел он истошными воплями разжечь эпидемию истерического исступления среди своих поклонников, до отказа переполнявших Андреевский собор Кронштадта. И отсюда, с припадочных сборищ, в которые превращались его коллективные исповеди (по определению одного психиатра - "сумасшедший дом на свободе"), бежала о нём молва во все уголки необъятной России как о великом утешителе и врачевателе словом божьим. Кликуши и фанатики, изуверы и ханжи организовали специальную секту "иоаннитов", чтобы и после смерти своего учителя разносить о нём молву по всему "божьему свету"» . (Мы просто призабыли, как ещё совсем недавно дозволено было писать.)

Хотя, что это я?! Продолжают в таком духе пописывать и до сих пор, пусть это уже, вроде бы, и неудобно, и не принято. Времена изменились, но, правду разрешено писать далеко не обо всех. Тот же В.Е. Рожнов, к примеру, в 1987 г., усиленный, по всей вероятности, своей родственницей М. Рожновой, в книге по истории гипноза, довёл градус своего лживого обличительства до степени кипения: «В 1964 году Иоанн Кронштадтский был официально канонизирован белоэмигрантской церковью и причислен к лику православных святых. Трудно поверить, но тем не менее это так: ещё и теперь среди верующих встречаются люди, которые пытаются воскресить память о кронштадтском чудотворце, расписывают в самых неправдоподобных тонах его деяния, говорят о нём, пишут, сочиняют всякие небылицы...»

Незадолго до кончины о. Иоанна была предпринята попытка учреждения Общества для защиты Батюшки от клеветы. Среди инициаторов его создания были митрофорные протоиереи Александр Дернов и Философ Орнатский, протоиереи Павел Лахотский и Петр Миртов, священники Михаил Прудников, Иоанн Орнатский и Николай Гронский. Проект устава Общества, одобренный св. прав. о. Иоанном Кронштадтским («он прослезился и поцеловал проект устава Общества»), не был, однако, утвержден митрополитом С.-Петербургским Антонием (Вадковским). По словам секретаря «Общества в память о. Иоанна Кронштадтского» Я.В. Ильяшевича (И.К. Сурского, †1953), он «завидовал славе о. Иоанна и не любил его. [...] Ненависть митрополита С.-Петербургского Антония (Вадковского) к о. Иоанну получила своё яркое выражение, когда после блаженной кончины Великого молитвенника Земли Русской и Чудотворца митрополит воспретил служить молебен в церкви-усыпальнице о. Иоанна» .

Вскоре после неудавшейся попытки учредить общество для его защиты о. Иоанн стал прихварывать.

Между тем клеветническая пьеса «Черные вороны» на театральных подмостках страны шла с аншлагом. Описывая своё посещение петербургского театра Неметти, В.В. Розанов отмечал: «Театр был совершенно полон. И так как пьеса давалась почти ежедневно с начала зимнего сезона, - то, очевидно, публика постоянно валила гурьбой на это представление» . Приглашался, между прочим, знаменитый хор А.А. Архангельского. И эти церковные напевы, по ходу спектакля, пели мошенники . Торжественное шествие пьесы сопровождалось множеством рецензий в прессе. Немногочисленные попытки запретов на постановку опять-таки вызывали оголтелую газетную кампанию. Нужно ли говорить, как Батюшка страдал от этого. Тем более, что все это происходило при полном попустительстве церковных властей.

«...Я достал официальную циркулярную бумагу, - откровенничал автор, - в которой рекомендовалась губернаторам моя пьеса, как чрезвычайно полезная в общественном отношении, и высказывалось пожелание, чтобы она не только безпрепятственно ставилась на сцене, но чтобы ей было оказано известное покровительство» .

Положение осложнилось тем обстоятельством, что петербургский епархиальный миссионер Н. Булгаков написал письмо В.В. Протопопову, в котором расхваливал его пьесу.

«Когда я написал пьесу, - рассказывал сочинитель В.В. Розанову, - то я, первым долгом, послал её этому уважаемому в Духовном ведомстве миссионеру Булгакову [...] Он мне ответил на официальном бланке петербургского епархиального миссионера , что не только, "как знаток дела иоаннитов, находит изображение их вполне отвечающим истине и действительности, но и благодарил меня за то, что с помощью театра я задумал бороться с тёмным, безсмысленным и отвратительным явлением, которое не только портит чистоту веры в населении и кладёт пятно на нашу Церковь, но которое победить нет силы у разрозненных и слабых сил миссии, у миссионеров"...»

Протопопов поместил эту похвалу в самом начале книжки .

Один из первых, кто разгадал подлинные цели, стоявшие за «многоходовкой» (роман «Иоанниты» - пьеса «Черные вороны» - письмо миссионера Н. Булгакова) и выходившие далеко за театральные и даже газетные рамки, был епископ Саратовский и Царицынский Гермоген.

В 1907 г. он обратился к обер-прокурору Св. Синода с телеграммой. В ней Владыка писал о пьесе, которая «в карикатурной и крайне оскорбительной для религиозного чувства форме осмеивает монашество, отца Иоанна Кронштадтского и его почитателей; для осуществления или, вернее сказать, воплощения этого возмутительного замысла в сценических формах (заменяющих собою здесь обычный словесно-критический язык литературных статей) лукаво придумана совершенно невозможная и вовсе несуществующая какая-то якобы секта; с прозрачными подчёркиваниями, ярко раскрывающими злостный замысел пьесы, карикатурно обрисованы духовно-нравственные черты этой фантастической секты, её отношения к какому-то святому "отцу", к какой-то "матушке"...»

«Ваше печатное заявление, - писал Владыке Гермогену редактор-издатель журнала "Кронштадтский маяк" Н.И. Большаков, - что Вы не находите ничего зловредного "сектантского" в нашем стремлении жить по-христиански, сильно подняло в нас дух бодрости, дало уверенность, что мы идём по верному, тернистому пути к достижению вечного блаженства, заповеданного Богом» .

В ответ на появление в газете «Колокол» письма В.В. Протопопова, объяснявшего создание «Черных воронов» «якобы из возвышенных мотивов, именно - из православно-миссионерских своих намерений», епископ Гермоген направил 12 ноября 1907 г. в редакцию телеграмму, в которой, в частности, говорилось: «...Для театральных "Черных воронов", их лихих миссионеров вовсе не важно то обстоятельство, существует ли или вовсе не существует какая-то тайная секта "иоаннитов": по нашему-де "товарищескому" мнению, конечно, существует; раз есть обаяние к лицу, как к какому-то "кумиру", или лицу, духовную власть имущему над духом и сердцем народа, - значит, по плану подпольных "миссионеров", надо взорвать это лицо на воздух, - а что при этом может погибнуть великое множество других людей, многие будут искалечены навсегда в духовном отношении, - это "так им и нужно"... Ведь это уже принятый способ товарищей; и вот, "товарищи" и составляют духовно-нравственную бомбу , из первой попавшейся пустой коробки "каких-то" там "иоаннитов" - зажигай фитиль на подмостках - и готово! [...]

Итак, очевидно, как ясный Божий день, что "товарищи" (актеры) и их подстрекатели (театральные сочинители) предприняли в России особую духовно-нравственную крамолу, или революцию. В заключение, ради неизменно дорогой и святой личности о. Иоанна, вновь и вновь считаю долгом засвидетельствовать на основании имеющихся точных данных (которые вскоре сообщу в печати) и моего личного глубокого убеждения, что такой секты, какую сочинил Протопопов, вовсе нет налицо, как секты именно, как организованной еретически-религиозной группы.

Вот, например, телеграмма епископа Пермского Никанора, - она указывает лишь на некоторых женщин, злоупотреблявших именем отца Иоанна Кронштадтского, а вовсе не свидетельствует о появлении какой-то секты "иоаннитов"; ведь известно, конечно, что дурные люди способны злоупотреблять святыми предметами и святыми именами; следовательно, вовсе нет ничего удивительного в том, что какая-нибудь ничтожная группа людей негодных пользуется высокочтимым и драгоценным для верующего русского сердца именем о. Иоанна Кронштадтского для своих низких целей, эксплоатируя так или иначе благоговейные чувства почитателей этого великого молитвенника Русской земли, облагодетельствовавшего миллионы людей религиозно, нравственно и даже материально.

Благодаря этим именно разносторонним несметным благодеяниям отца Иоанна издавна уже в Кронштадте, в Петербурге, в Москве, Саратове, Харькове, Одессе и во всех, буквально во всех городах и селениях России, рассеяна там и там многолюдными группами всероссийская многомиллионная община, объединённая как благоговейною любовию к самому отцу Иоанну Кронштадтскому, так и к Феофану Затворнику, преподобному Серафиму Саровскому, Амвросию Оптинскому, иеромонаху Варнаве, недавно почившему в Москве, и, другими словами, ко всему необъятному сонму святых мужей, составляющих как бы светлый млечный путь на обширном и многовековом небосклоне России» .

В начале декабря 1907 г. в Кронштадт приехали духовные дети Батюшки епископы Гермоген и Серафим (Чичагов). В день именин Государя они служили позднюю Литургию в Андреевском соборе. Протоиерей Иоанн Восторгов произнёс проповедь «Кронштадтский светоч и газетные гиены», прерываемую рыданием и плачем молящихся.

«...В последние годы, - говорил он, - когда назрела и прорвалась гноем и смрадом наша пьяная, гнилая и безбожная, безнародная, самоубийственная революция, мы увидели страшное зрелище. Ничего не пощадили ожесточенные разбойники, не пощадили ни веры, ни святынь народных. И старец великий, светило нашей Церкви, "отец - отцов славная красота", честь нашего пастырства, человек, которым гордились бы каждая страна и каждый народ, - этот старец на глазах у всех возносится на крест страданий, предаётся поруганию и поношениям; его честь, его славу, его влияние расклёвывают черные вороны. Поползла гнусная сплетня; газетные гады, разбойники печати, словесные гиены и шакалы, могильщики чужой чести вылезли из грязных нор. Еврействующая печать обрушилась грязью на о. Иоанна. Нужно им разрушить народную веру; нужно опустошить совесть народа; нужно толкать народ на путь преступления; нужно отомстить человеку, который так долго и успешно укреплял веру, воспитывал любовь к Царю и родине, бичевал всех предателей, наших иуд и разрушителей родины, начиная от Толстого и кончая исчадиями революции...

Его первого стала травить и безславить разнузданная печать. Помню я, два года назад, возвращаясь из Сибири к северной столице, по всей линии железной дороги эти листки, рисунки, стихи и издевательства над Иоанном Кронштадтским.. Потом на краткое время травля ослабела, но теперь вся эта грязь опять соединяется в один общий поток. [...]

И это в то время, когда он, на склоне дней, обезсиленный мучительным недугом, ослабевший телесными силами, едва двигаясь, совершает среди верующих по-прежнему свои, может быть, последние на земле подвиги молитв и благочестия, когда он не в силах защитить себя, когда мы трепещем за каждый день и час его жизни, когда еле теплится и вот-вот погаснет эта святая лампада, догорит эта чистая Божья свеча! Неужели нет ему защиты? Неужели мы оставим его одиноким посреди нашего многолюдства? Неужели он отдан на растерзание духовных псов, на пытки и издевательства этих разбойников? [...]

В этот день церковно-гражданского праздника хочется через вас, через всё это великое множество народа, из этого храма на всю Россию сказать: О, храните святыню и святых! Берегите ваши духовные сокровища! Защищайте, отставайте их от тех свиней, что топчут их ногами! Или не знаете, что уста праведных каплют премудрость, язык же нечестивых погибнет? Или не верите, что идеже внидет досаждение, тамо и безчестие - и это мы видели на всех этих усилиях свободы и "освободительного движения", полного одной злобы и досаждения? Или забываете, что в благословении правых возвысится град, а устами нечестивых раскопается? Или перестало быть непреложною истиною, что праведниками держатся царства человеческие, что семя свято - стояние их, что правда возвышает народ, а умаляют племена греси?

Или думаете, что если вы избиваете пророков, подобно богоубийственным евреям, то не оставится дом ваш пуст? Или каждый год у вас будет новый Иоанн Кронштадтский, что вы не дорожите им?

Не унизите вы Бога и святыни, не заплюете неба, - плевки возвратятся на головы плевавших; но сами вы, сами вы - какой ответ дадите? Что скажут о нас потомки? Как справедливо они осудят нас за то, что мы не умели и не хотели уберечь святого, не защитили, не оградили его оградою и стеною любви, - и это в то время, когда живы и среди нас тысячи им исцеленных чудесно, тысячи им возрождённых? Тогда как ответим мы и Богу, и не свершится ли над нами Его правый и страшный приговор, что если мы Моисея и пророков не слушаем, то если кто из мертвых воскреснет, не поверим? Тогда не дошли ли мы до хулы на Духа, за которую одну, по суду даже самой воплощенной Любви, объявившей прощение всякой хуле и всякому греху, нет прощения ни в сей жизни, ни в будущей? Тогда и на земле не устоять нашему царству, и не жить нашему народу» .

(Но только ли о праведном отце Иоанне Кронштадтском это пламенное слово Священномученика? - Нет, к несчастью, оно не стало по-настоящему прошлым! Вспомним другого Праведника - уже наших времён - старца Николая Псковоезерского. И обратим вопросы, заданные о. Иоанном Восторговым ровно сто лет назад, - к своей, увы нечистой, совести...)

Что касается пьесы «Черные вороны», то, в конце концов, она была была запрещена.

В запрете этой пьесы, как и другой («Анатэмы» Л. Андреева), «передовая общественность» обвинила «тёмные силы». «Распутин-Новый считался близким другом епископа Гермогена. Он часто ездил в Саратов к Преосвященному и по целым неделям гостил у него. Уверяют, что запрещение пьесы Леонида Андреева "Анатэма" последовало, главным образом, благодаря ходатайству Григория Распутина» .

«Я нисколько не виню светскую власть, - заявил В.В. Протопопов, - не имею причины винить и духовную власть [...] Тут именно закулисные тёмные силы, с которыми вынуждены считаться и официальные власти. В Москве мою пьесу нисколько не отвергли, но по соображениям, не имеющим ничего общего с личным внутренним убеждением, сказали, что с постановкою её "надо быть осторожным"... Была нерешительность, которая перешла в запрещение, - очевидно, под давлением сил, совершенно чуждых самим запрещавшим...» Посыл о всемогуществе этих мифических сил подхватил и В.В. Розанов, писавший об «окончательном, по проискам тёмных сил, запрещении пьесы к постановке во всех городах Российской Империи» .

Надуманность тут очевидна, особенно зная о реальном общественном весе епископов Гермогена и Серафима (Чичагова) и протоиерея Иоанна Восторгова. Но слово было найдено, произнесено, вброшено в общественное сознание. Через несколько лет его примерят и на Григория Распутина...

Что касается св. праведного о. Иоанна Кронштадтского, то в том же 1907 г. он был назначен членом Св. Синода. Вскоре после этого один из современников был свидетелем следующей знаменательной картины: «...По окончании торжественного собрания "Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви", где присутствовал Святейший Синод в полном составе, в том числе и о. Иоанн, который был членом Святейшего Синода, народ неудержимо устремился к о. Иоанну, прося благословения. О. Иоанн обратился к сидевшим рядом с ним митрополитам с просьбой разрешить ему благословлять народ и, получив разрешение, стал благословлять. Митрополиты же, сойдя с эстрады, направились было к выходу, но народ, бросившись к о. Иоанну, затёр их в угол. Народ понимал, что просто святой лучше, чем святейшие, т.е. члены Святейшего Синода. Как, например, просто Преподобный Сергий лучше, чем Высокопреподобные архимандриты Сергиевой Лавры, и просто Государь много лучше, чем "милостивый государь"» .

Не всплыло ли это в памяти некоторых высокопоставленных участников того собрания на прошедшем с 12 по 26 июля 1908 г. в Киеве Всероссийском миссионерском съезде?

Напомним, что съезд этот, собравшийся как раз во время предсмертной болезни о. Иоанна, проходил под председательством епископа Волынского и Житомирского Антония (Храповицкого). Среди 300 участников его было 26 архиереев. Приветственное слово зачитал обер-прокурор Св. Синода. 16 июля на общем собрании обсуждался вопрос об иоаннитах. (Что здесь было правдой, что вымыслом, Бог весть.) Не могло ли случиться так, что при обсуждении этого вопроса сердца присутствовавших на съезде некоторых участников того собрания в прошлом году в Петербурге забились вдруг в унисон с теми, которых епископ Гермоген называл «подпольными миссионерами»?..

Собравшиеся ни к чему определенному не пришли. Существование секты, с одной стороны, вроде бы признали. С другой, заключили, что она-де не совсем сложилась, близка-де хлыстовщине. В чём и насколько близка - понимайте, мол, сами. Такая неопределённая формулировка оставляла сколь угодно широкое поле для толкования вкривь и вкось.

Не подозревавший о «подкладке» всего этого дела, епископ Андрей (кн. Ухтомский) простодушно признавался участникам съезда: «Я не знал, что секта иоаннитов так распространена. На одном пароходе мне пришлось ехать вместе с главой Оренбургских иоаннитов, я говорил с ним, и он показался мне безукоризненным. Два месяца тому назад ко мне явились два книгоноши от "Кронштадтского Маяка". Я спросил их: почему вы распространяете ваши безчестные книги? "Какая здесь ложь, в этих книгах?" - спросили они. Я показал, в чём заключается ложь в этих книгах. Они послушали и ушли. Через несколько времени приходят и со слезами рассказывают о том, что сначала в одной, а потом в другой церкви им отказали в святом причастии, потому что они на духу признавались, что считают о. Иоанна Кронштадтского - богом. Они пришли ко мне прямо исповедоваться. Я сказал им: "Вы согласны выразить мысль вашу так, что в о. Иоанне живет благодать Св. Духа?" Они говорят: "Да, мы это и говорим". - Я спросил: "Ведь вы сказали, что он Сам Бог?" - "Да, мы и это говорим". Одним словом, я должен сказать, что это движение, - совершенно неустановившееся, но - движение громадной нравственной силы и громадного воодушевления» .

Странные «сектанты»: хотят причащаться в Церкви, от которой должны бы отделяться; чистосердечно всё излагают на исповеди; под воздействием разумных доводов и доброго слова тут же поправляют неловко выраженные мысли. И, в конце концов, оказывается, что мыслят-то они вполне православно. Им необходимо было только помочь, поправить, где следовало бы, объяснить, не отталкивая. Но где взять терпение, благожелательность и любовь?..

Рассматривавшая вопрос специальная комиссия съезда рекомендовала просить обличить иоаннитов в ереси самого Батюшку Иоанна Св. Синод даже предложил ему для этого ехать в провинцию . Несомненно, тем самым были отравлены и без того нелёгкие последние дни Кронштадтского Пастыря.

Таким образом, несмотря на запрет пьесы, процесс, инициированный ею, продолжался.

В 1912 г. (т.е. уже после кончины о. Иоанна Кронштадтского) «иоанниты» были официально осуждены определением Св. Синода и переименованы (уж очень бросалось в пришпиленном имени «секты» непочтительность к Батюшке, исходившая, как мы помним, от газетчиков) в «хлысты киселёвского толка» (хотя это название тоже так и не прижилось). Фактически в еретики записывали, пусть и не всегда умевших (по своей малограмотности) ловко выразиться, но горячо любивших и почитавших Батюшку. В чём же видели криминал в широком смысле? «Портреты его, - писал митр. Вениамин (Федченков), - помещались рядом с иконами. [...] Перед ними теплились лампадки. Некий Пономарёв заживо составил о. Иоанну акафист» .

К сожалению, среди тех, кто в 1912 г. в Св. Синоде принимал решение, было больше блюстителей «Закона», нежели приверженцев «Благодати» (Любви).

Но ведь известно: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, - нет мне в том (1 Кор. 13, 1-3). никакой пользы»

Но разве не по тем же рецептам поступали позднее и с Григорием Ефимовичем? Будучи не в состоянии разобраться в сочинении П.А. Флоренского на соискание ученой степени в Московской Духовной академии (будущий знаменитый «Столп»), архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) во всеуслышание высказался следующим образом: «Или я уже ничего больше не смыслю в философии, или это просто хлыстовский бред!» В отзыве, однако, как рецензирующий член Св. Синода, написал: «Читал 14 дней, прочитал 14 страниц, ничего не понял, но думаю, что степень магистра утвердить можно» . В этих словах есть нечто роднящее их с другими знаменитыми, также не менее циничными, словами Владыки по поводу хиротонии епископа Варнавы (Накропина), сказанными на летней сессии Св. Синода 1911 г.: «...Если отказ в епископстве Варнавы соединен с отставкою Владимiра Карловича [Саблера], то я готов посвятить в епископа хоть черного борова» . В словах, как видим, он не стеснялся.

Возмущаясь мнимым всесилием Распутина, архиепископ Антоний совершенно голословно писал 11 августа 1911 г. митрополиту Киевскому Флавиану (Городецкому): «Он - хлыст и участвует в радениях, как и братцы и иоанниты» . (И это вовсе не был эпизод или одиночная ошибка, то было органическое свойство характера. В письме Патриарху Тихону, написанном не позднее августа 1923 г., сей Архиерей, имея в виду личного друга Вел. Кн. Елизаветы Феодоровны - игумена Серафима (Кузнецова), столь же голословно утверждает: «Сейчас получил печальную телеграмму о том, что в Иерусалиме отнимают у нашей миссии ключи от церкви Св. Марии Магдалины, где гроб Елизаветы Федоровны. Делает это Патриарх Дамиан по интриге архимандрита Серафима, который привёз её тело. Серафим хлыст , живший около Распутина» . Клевещет, словно блины печёт.)

Вот какой «авторитетный» источник с «доказательством» принадлежности к хлыстовству Г.Е. Распутина пытаются подсунуть легковерным читателям анонимные авторы приложения № 4 к докладу митр. Ювеналия 2004 г. При этом они предусмотрительно не дают ссылки на источник и не цитируют само письмо Владыки Антония Патриарху Тихону, ибо иначе пришлось бы им поставить под сомнение личность о. Серафима, удостоившегося тёплого некролога в «Журнале Московской Патриархии» , и, таким образом, вся сомнительность «свидетельства» была бы налицо. А так можно продолжать надувать щёки, относя митрополита Антония (Храповицкого) к тем «авторитетным» церковным деятелям, которые, «рискуя своей карьерой, обличали Распутина» .

Между прочим, так же вскоре (в 1913 г.) поступили и с имяславцами. И снова «первую скрипку» играл архиепископ Антоний (Храповицкий).

История впоследствии поставила (а там, где нет, - ещё поставит!) все точки над «i».

После революции множество «иоаннитов» были приняты в церковное общение священномучеником митрополитом Вениамином Петроградским (1919). Святитель Патриарх Тихон утвердил их общину в Ораниенбауме, рукоположив (лично) одного из её членов (Алексия Вяткина) в иерея (1923). В последующие годы многие иоанниты присоединились к иосифлянам, последователям митрополита Иосифа (Петровых), и вместе с ними были репрессированы . Впрочем, карательные органы большевиков пытались выявлять «иоаннитов», используя дореволюционные синодальные дела, еще в начале 1921 г.

Что касается поселившихся в горах Кавказа имяславцев, то они были сплошь перебиты в 1920-х гг. большевиками, обвинившими монахов в участии в «монархической повстанческой организации».

Теперь само название «иоанниты» основательно подзабыто - до того, что даже нынешние редакторские работники довольно бойкого издательства Сретенского монастыря в Москве, не моргнув глазом, толкуют иоаннитов, как членов ордена св. Иоанна Иерусалимского (то бишь Мальтийских рыцарей) .

Обличая врагов Царя Небесного и Царя земного, о. Иоанн вполне давал себе отчет в опасности лично для себя, но, как истинный раб Божий и пастырь стада Христова, ничего не боялся, уповая на милость и помощь Божию. Английскому корреспонденту он прямо заявил, что враги его «страшно ненавидят и готовы стереть с лица земли, но я не боюсь их и не обращаю на них ни малейшего внимания». «Старый священник, - писал британец, - закончил речь характерной русской фразой: "я - бельмо им на глазу"!» «И когда я так говорю, - имея в виду свои безстрашные обличительные слова, говорил о. Иоанн в одной из своих проповедей, - то думаю: и на меня заносят свой меч эти враги всякой правды, враги Церкви Христовой!»

Возможно, в этих последних словах Всероссийского Пастыря запечатлелось прозрение мученичества с пролитием крови, которое, подобно Г.Е. Распутину, претерпел он незадолго до своей праведной кончины.

Уже в эмиграции инокиня Евфросиния (Тулякова), проживавшая в Белграде, записала рассказ молочницы Надежды, жившей в Петербурге на Тимофеевской улице. После исцеления, по молитвам о. Иоанна, мужа этой молочницы она стала служить Батюшке, сопровождая его в карете во время частых выездов:

«Однажды её упросили богатые люди привезти Батюшку к трудно больному. Надежда стала просить Батюшку туда поехать, но Батюшка ответил: "На заклание меня повезёшь?" Надежда испугалась этих слов, но ничего не поняла.

В карете ещё были две женщины, которые оберегали Батюшку. В дороге Батюшка ещё два раза повторил: "На заклание меня везёте", и потом сказал: "Господи, да будет воля Твоя".

Приехали мы в очень богатый дом; в столовой был сервирован стол и поставлены всевозможные закуски. Батюшка спрашивает: "А где больной?" Ему показывают на комнату рядом и приглашают войти, а когда мы захотели за ним войти, нас быстро отстранили и щёлкнул замок. Мы все забезпокоились. Слышалась за дверью возня; две из нас стали стучать в дверь, а третья побежала за кучером, который был богатырской силы. Кучер вбежал и со всей силы плечом ударил в дверь и сломал замок. Нам представилась такая картина: Батюшка лежал поперек кровати, на нем были подушки, а на них сидели три изувера; на полу была кровь. Кучер сбросил изуверов, взял на руки Батюшку и отнес в карету. Мы все обливались слезами и просили у Батюшки прощения. Мы не знали, что там были изуверы. Они порезали Батюшке в паху . Когда Батюшка пришёл в себя, то строго запретил кому-либо говорить об этом, чтобы не было погромов. На другой день в газетах было объявлено, что Батюшка болен. Вот все, что мне по секрету передала Надежда» . С тех пор о. Иоанн тяжко страдал до самой кончины, окончательно так и не поправившись.

Примечательно, что вся эта история была хорошо известна убийце Г.Е. Распутина кн. Ф.Ф. Юсупову, к матери которого иногда наведывался Всероссийский Батюшка: «О Иоанну было семьдесят восемь лет, когда, вызвав якобы к умирающему, его заманили в ловушку и избили. И убили бы, не подоспей кучер, привёзший его. Он вырвал старца из рук негодяев и отвёз назад полуживого. От увечий о. Иоанн так и не оправился. Несколько лет спустя он умер, так и не открыв имена палачей» .

Характерен также глум по этому поводу расстриги Илиодора: «...Отца Иоанна между Ораниенбаумом и Кронштадтом поймали какие-то люди, били за нехорошие отношения к женщинам; Ивана привезли домой без чувств; две простыни на кровь потребовалось. После чего Иван долго болел и его лечили доктора, а от чего лечили, ясно о том не говорили» .

Об этом знал и митрополит Вениамин (Федченков), утверждавший, что любил Батюшку и даже написавший о нём книгу, в которой, однако, страха ради иудейска (памятуя, кто были злодеи-мучители), писал: «...Пронеслось известие, будто какая-то группа этих врагов подделала против о. Иоанна скрытое покушение: его позвали к какому-то будто больному; а намеревались убить. Пустили в печать слух, будто они даже ранили его, но другие спасли ему жизнь. Однако, - говорили, - о. Иоанну пришлось лечиться долго. Но, - насколько известно мне, - подобные слухи есть плод неразумной ревности, а на самом деле не было. [...] Не было бы, впрочем, ничего удивительного, если он и в самом деле пострадал бы от них телесно, но об этом нет достоверных данных» . Сам Владыка прекрасно понимал, о ком идет речь; об этом свидетельствуют его слова, завершающие параграф: «"Се не воздремлет, и уснет храняй Израиля" (Пс. 120, 4)... Да обратит их Господь, ими же весть судьбами, к церкви Своей» .

Вышеописанное - попытка буквального исполнения (как впоследствии в отношении Царя, Его Семьи и Их Друга) требования талмуда: «Лучшего из гоев убей, самой красивой змее размозжи голову!»

Но не так ли травили и Григория Распутина? Разве не печатали разные гадости в газетах и про него, дойдя также до театральных подмостков?

И ему приходилось часто претяжко вздыхать:

(1910): «Тяжёлые переживаю напраслины. Ужас, что пишут. Боже! Дай терпения и загради уста врагам! Или дай помощи небесной, то есть приготовь вечную радость Твоего блаженства» .

(1915): «Господи! мы люди слабенькие, всегда дай нам, Господи, помнить минуту ангельскую, где мы были, как дети, не думали о привязи земной, а теперь-то нас все выцарапывают, что показывает на самую гадкую еретическую сторону. Дай нам, Господи, чтобы в сердце нашем не изгладились Церковь и храм Божий не исходил от нас и Святые Тайны обновляли нас от всей карьеры» .

«Вот так-то и про отца Иоанна Кронштадтского сколько говорили худого, - рассуждала в конце апреля 1908 г. в доме Г.Е. Распутина в Покровском курсистка из Петербурга. - Святой он человек был, святой... а злые дела его именем творили другие. То же вот про Григория Ефимовича говорят... А если б знали, чем он только питается: ведь он третий год мяса в рот не берёт... Злые люди и понять его не могут!.. Разве можно, чтобы мы целой гурьбой гнались за ним сюда из Петербурга с той низкой целью, в которой подозревают нас?.. Мы едем сюда лишь затем, чтобы отдохнуть, успокоиться в присутствии человека, в которого верим, которого чтим, около которого чувствуется так мирно, покойно и отрадно» .

Из Иоанновского монастыря на Карповке, где Григорий Ефимович постоянно бывал, его скоро выжили, возможно, не без наущения Илиодора, которого принимали в этой обители (имеется групповая фотография сестер монастыря во главе с настоятельницей, снявшихся с этим будущим расстригой). «Настоятельницей монастыря, - вспоминал митр. Евлогий (Георгиевский), - была добрая, но неглубокая м. Ангелина, любившая наряжаться в шёлковые рясы. В мiру она была скромной купчихой. Она любила приглашать приезжих Архиереев на богослужение и угощать гостей чудесными рыбами, кулебяками... В числе их - и меня тоже. Одно время в монастырь повадился Распутин, которого, однако, к удовольствию самой игуменьи, послушницы скоро отвадили. Стоит Распутин - пройдёт одна из послушниц, взглянет на него и говорит вслух, точно сама с собой рассуждает: "Нет, на святого совсем не похож..." А потом другая, третья - и все, заранее сговорившись, то же мнение высказывают. Распутин больше и не показывался» .

Выделывать такие штуки с пришедшим помолиться человеком можно было, разумеется, только «за послушание». Трудно представить, чтобы насельницы монастыря поступали так сами по себе, без благословения...

После всего сказанного (памятуя ещё уральских старцев, духовника Макария Верхотурского и преподобных Гавриила Седмиезерского и Варнаву Гефсиманского , которых не раз посещал Григорий Ефимович) читатели, надеюсь, сами смогут по достоинству оценить вот эту ложь преподавателей нынешних Духовных школ: «Не был Распутин и у весьма разбиравшихся в людях старцев своего времени... [...] Странно, правда? [...] Православные люди, вдумайтесь и сделайте выводы: у старцев Распутин не окормлялся...» К сведению издателей журнала «Благодатный огонь», мы сделали соответствующие выводы о доброкачественности и правдивости материалов, печатающихся в журнале, нарочито рекомендующим себя «православным». О том, что это не просто ошибка, а тенденция, свидетельствует утверждение другого автора того же журнала (столь же голословное) о том, что «нечестивую жизнь» Распутина якобы «обличал святой Иоанн Кронштадтский» .

Разумеется, если бы св. прав. о. Иоанн Кронштадтский видел духовный изъян в приблизившемся к Царской Семье Г.Е. Распутине, он не замедлил бы об этом предупредить либо сам, либо через доверенных людей.

Невозможно себе представить, чтобы отрицательный отзыв (будь он произнесён в действительности) Кронштадтского Пастыря, не повлиял бы сразу же на отношение к Григорию Ефимовичу Царственных Мучеников, верной Им А.А. Вырубовой , отцов Феофана и Вениамина. Анна Александровна, обязанная молитвам о. Иоанна спасением в 1902 г. от неминуемой смерти от брюшного тифа, вряд ли бы прониклась к Григорию Ефимовичу таким доверием, знай она какое-либо предосудительное высказывание Батюшки об отце Григории. Наконец, в позднейших своих воспоминаниях и в биографии владыки Феофана митрополит Вениамин (Федченков), довольно критично изображавший в них Распутина, не преминул бы опереться на такой важный для него факт, как осуждение Распутина о. Иоанном Кронштадтским, имей оно действительно место.

Никаких опасений по поводу Григория Ефимовича не содержат воспоминания и переписка близких Всероссийскому Батюшке людей, а также опубликованный недавно последний предсмертный его дневник, включающий известные рассуждения о. Иоанна (сделанные исключительно для себя) по поводу Государя.

Всё сказанное позволяет по достоинству оценить одну из многочисленных «радзинских» низостей: «...Мужику повезло: в конце 1908 года отец Иоанн умер. Он был последним человеком, который мог стать преградой влиянию Распутина. Теперь "отец Григорий" стал единственным» .

Сразу же после кончины Кронштадтского Пастыря (1908 г.), по словам исследователей, пытавшихся разобраться в том, как всё было в действительности, были предприняты «обдуманные попытки отделить имя о. Иоанна от Распутина» . Печально, но во всем этом принимали участие люди, в своё время близкие о. Иоанну.

«Однажды, - писал в изданных заграницей воспоминаниях один из таких "доброхотов", бывший певчий Кронштадтского Андреевского собора Алексей Макушинский, - по окончании службы, когда о. Иоанн вышел на амвон, к нему подошёл рослый мужчина с чёрной бородой, прося благословения. О. Иоанн отступил от него, простёрши правую руку ладонью к нему, и грозно вскричал: "Нет тебе моего благословения, ибо и жизнь твоя будет по твоей фамилии". Недоумение видевших и слышавших это скоро выяснилось: это оказался Распутин» .

Воспоминания отражают несомненно имевший место факт встречи. Но был ли её свидетелем сам певчий, слышал ли он сам эти слова и, если да, то уловил ли он вполне их смысл? - Судя по уже приведённым и другим известным нам свидетельствам, на все поставленные нами вопросы можно дать отрицательный ответ. (Заметим, кстати, что Распутин вовсе не был человеком рослым; таким он был лишь в представлении людей, никогда не видевших его.)

Широко пользовавшийся материалами Гуверовского института (США) диссидент и историк А. Амальрик писал: «По одной версии, о. Иоанн заметил Распутина в толпе в соборе, призвал к себе, благословил и сам попросил благословения, так сказать, определил себе преемника. По другой - а с Распутиным мы почти всегда имеем две версии - о. Иоанн, спросив его фамилию, сказал: "Смотри, по фамилии твоей и будет тебе". Распутин всю жизнь почитал о. Иоанна, и поэтому версия с благословением кажется более вероятной» .

Не лишённое интереса толкование этой последней известной фразы о. Иоанна предложила недавно Т. Гроян: «Батюшка Иоанн сказал: "будет тебе по имени твоему", а имя "Григорий" , в переводе с греческого, означает "бодрствующий". [...] Таким образом, слова Батюшки Иоанна, носителя пророческого дара, [...] означали для него: бодрствовать, стоять в вере, быть мужественным и твердым!»

Сказано об этом и в Псалтири: «По Имени Твоему Боже, тако и хвала Твоя на концах земли: правды исполнь десница Твоя» (Пс. 47, 11-12) .

Как видим, выражение «по имени Твоему» относится к Богу и потому несёт в себе исключительно положительный смысл. Сомнительно, чтобы в устах о. Иоанна - пребывавшего в богословии и богослужении - слова эти могли нести какой-либо иной, не положительный, смысл.

Всплеск интереса к теме взаимоотношений о. Иоанна Кронштадтского и Г.Е. Распутина произошел сразу же после публикации в 1912 г. А.И. Сениным в «Речи» его «сибирских воспоминаний», на гребне широко развернувшейся в Государственной думе и прессе клеветнической антираспутинской кампании, метившей в действительности в Царя.

Первым откликнулось петербургское «Новое время». В неподписанной заметке говорилось:

«В "Речи" г. Сенин рассказывает между прочим, что о. Иоанну Кронштадтскому "так понравился Григорий Распутин, что о. Иоанн расцеловал его и тут же назвал своей правой рукой. Насколько это верно, - прибавляет автор, - не знаю, но связь Григория Распутина с отцом Иоанном Кронштадтским несомненна, и в конце рассказа будет подтверждена". Понятно, что еврейской печати было бы приятно удостоверить эту "связь", однако г. Сенин ничем её не подтвердил.

По этому поводу лица, близко стоявшие к покойному Кронштадтскому Пастырю, сообщают, что Распутин дважды являлся к о. Иоанну. В первый раз о. Иоанн ему сказал: "Ты, как говорят, вполне оправдываешь свою фамилию". Во второй раз о. Иоанн не принял Распутина. Вот и вся "связь" между ними» .

На выпад «Нового времени» «Речь», публиковавшая очерк А.И. Сенина, отреагировала незамедлительно. Уже через два дня здесь появилась заметка, подписанная Вл. Л-ским . «Недели три тому назад, - писал он, - я имел случай беседовать с Григорием Распутиным. Беседа наша происходила в присутствии одного сановника. На мой вопрос, "как вы, Григорий Евфимович, попали в Петербург", - Распутин ответил следующее:

"Как? Не помню, милый. Да, да, припоминаю. Это было, кажись, после войны, как её, русско-японской войны. Приехал я, милый, сначала не к епископу Феофану, как там писали, а к батюшке о. Иоанну (Кронштадтскому). Хорош был батюшка. Праведник. Меня он любил. Часто беседовал со мною. Бывало, милый, батюшка сажает меня около себя и просит говорить. Я рассказываю. А он смотрит на меня в упор и говорит: так, так, продолжай, продолжай. Лицо бывало у батюшки этакое напряжённое, внимательное".

Распутин останавливается, что-то вспоминает, а затем продолжает:

"Да, милый, любил слушать меня батюшка, понимал. До самой смерти был ко мне ласков. Одна только из близких к нему женщин не любила меня. Как её звать? Кажется, Вера Перцова , которая пускала за деньги к нему паломников. Я рассказал батюшке о её проделках. Вот и невзлюбила меня. Только батюшка не слушал её..."

Ещё много рассказывал мне Распутин об о. Иоанне и о том, как батюшка знакомил его с разными духовными и другими видными лицами» .

До нас дошли безценные свидетельства о том, как в обстановке развернувшейся разнузданной травли Григория Ефимовича создавался угодный общественности миф об отрицательном отношении Кронштадтского пастыря к Г.Е. Распутину.

Наконец, ещё через шесть дней после последней публикации в «Речи», «Вечернее время» поместило на своих страницах письмо Г. Пронина. «В конце 1905 г. или в начале 1906 года, - утверждал автор, - я поехал в Кронштадт навестить о. Иоанна. В то время как я беседовал с батюшкой, в комнату вошёл его родственник, исполнявший обязанности секретаря и доложил, что Григорий Распутин ещё со вчерашнего дня просит принять его хотя бы на одну-две минуты. При произнесении имени Распутина о. Иоанн нервно вскочил с кресла и замахал руками: "- Не надо! не надо! - вскричал он, - я же тебе говорил, чтобы этого человека ты не принимал и никогда мне о нем не докладывал". Молодой человек удалился. После этого я пробыл ещё минут 15 у о. Иоанна и также должен был распрощаться, так как видел, что обычное спокойствие о. Иоанна было этим сообщением нарушено.

Из этого можно видеть, насколько справедливы все уверения Гр. Распутина в благоволении о. Иоанна» .

В это драматическое действо для пущей убедительности были вовлечены родственники о. Иоанна Кронштадтского, ещё прекрасно помнившие подобную публичную травлю Праведника. Память о пережитом заставляла их остро переживать вполне реальную опасность повторения пройденного. Причём из-за человека постороннего, превращённого общественным мнением к тому времени во вполне одиозную фигуру.

Кто защитит сироту?..

Активную роль во всём этом принимал участие родственник о. Иоанна, настоятель Казанского кафедрального собора в С.-Петербурге, протоиерей Философ Николаевич Орнатский (1860†1918) , недавно канонизированный вместе с убитыми вместе с ним сыновьями, Николаем и Борисом, Русской Православной Церковью в качестве новомучеников.

Летом 1914 г., когда вслед за покушением на убийство интерес к Г.Е. Распутину вновь возрос, сотрудник «Петербургского курьера» Александр Веселовский встретился с о. Философом:

«- Григорий Распутин - вот имя хорошо знакомое России последние годы, а последние два дня вряд ли кто-либо из петербуржцев не произнёс его несколько раз, - сказал нашему сотруднику протоиерей Ф. Н. Орнатский.

Только и слышишь Распутин да Распутин!

Лично я к деятельности Распутина как истинный христианин отношусь, конечно, отрицательно и только.

Мне он известен только по рассказам и сведениям из газет.

Но меня, как близкого друга, сотрудника и родственника покойного отца Иоанна Кронштадтского, сильно возмущает попытка некоторых органов местной прессы во главе с "Речью" и "Современным словом" пристегнуть имя Распутина к плодотворной, с точки зрения христианина, деятельности покойного пастыря.

Утверждают, что Распутин, приехав в 1904 г. в Петербург с письмом от сибирского священника к о. Иоанну Кронштадтскому, сразу понравился последнему; утверждают, что покойный пастырь возил с собою "старца" всюду и знакомил его с влиятельными лицами, чем предрешил ему успех.

Я, лично, присутствовал при первой и в то же время последней встрече Распутина с покойным о. Иоанном, и эта встреча мне весьма памятна.

О. Иоанн спросил старца - "как твоя фамилия" и, когда последний ответил - "Распутин", ответил - "смотри, по фамилии твоей и будет тебе".

Если вы хотите уж непременно знать: кто принял живейшее участие в первых шагах Распутина в Петербурге, то извольте, это епископ Феофан, да и то не долго.

Вскоре же Распутин, достаточно использовав его, уже и в нём не нуждался.

Лично я, вообще, мало интересовался деятельностью и проповедями "новоявленного старца"...»

До сих пор исследователи, в лучшем случае, обращали внимание на отрывок из этой беседы . Но буквально на следующий день после её публикации в «Петербургском курьере» последовало необычное продолжение:

«I.

М.Г.

Ваш репортер случайный разговор мой с ним, без моего ведома, обратил в беседу, в которой допустил большую неточность.

С Г.Е. Распутиным я никогда не виделся ни в одиночестве, ни в обществе о. Иоанна Кронштадтского, об отзыве которого знаю, как и многие, лишь из сообщений повременной печати.

Прошу напечатать эти строки завтра же в отделе известий о Г.Е.

Протоиерей Ф. Орнатский.

Я поражен письмом почтенного настоятеля Казанского собора о. Орнатского.

Я явился к протоиерею Ф.Н. Орнатскому не для случайной беседы, а как сотрудник газеты "Петербургский курьер", причём всё помещенное мною в газете безусловно точно передаёт содержание моей беседы с о. Орнатским.

Я категорически утверждаю, что рассказ о. Орнатского о встрече его с Распутиным у отца Иоанна Кронштадтского, а также фраза "смотри, по фамилии твоей и будет тебе" переданы мною дословно.

Когда г. редактор нашей газеты показал мне письмо о. Орнатского, опровергающее мою беседу с ним, я отправился к последнему для объяснений.

Отец Орнатский принял меня в прихожей и на мой вопрос: - батюшка, что вы сделали? Ответил:

Я написал это, подумавши, а потому аминь.

Александр Веселовский » .

Выводы из прочитанного пусть сделают сами читатели. Всё ясно, как говорится, до прозрачности...

Эта «история, - считают современные исследователи, - по-видимому, была обдуманной попыткой отделить имя о. Иоанна от Распутина. Этот рассказ появился шесть лет спустя после смерти св. прав. Иоанна в то время, когда имя Распутина со всех сторон поливалось грязью» .

А.Н. Варламов, вслед за нами, также отмечает хронологическую привязку этой истории: «...Статья Орнатского была напечатана 2 июля 1914 года, то есть через три дня после покушения на Распутина Хионии Гусевой, когда очень многие, и отец Философ в том числе, были убеждены, что Распутина настигло справедливое отмщение и он получил удар ножом именно за распутство» . (На наш взгляд, слишком надуманно. Проще и ближе к истине было бы предположить, что Г.Е. Распутина полагали уже отдавшим Богу душу, о чём сообщала пресса. А нет человека, так и проблемы нет: говори/пиши, что хочешь.) Но Царский Друг выжил...

Прибавим, впрочем, пару штрихов к последующей биографии о. Философа.

«1905 год, как известно, характеризовался обилием организаций и объединений, возникавших буквально, как грибы после дождя, - вспоминал начальник Петербургского охранного отделения А.В. Герасимов. - Образовались не только различные рабочие союзы - но все лица интеллигентных профессий спешили создать свои объединения. Мы имели союз адвокатов, врачей, инженеров, профессоров, учителей и даже чиновников. И все эти отдельные союзы объединялись в одном центральном органе, в Союзе союзов, который начинал играть всё большую политическую роль и возглавлять антиправительственное движение среди интеллигенции.

Однажды мне сообщили, что на квартире настоятеля Казанского собора протоиерея Орнатского состоится собрание для основания Союза священников. Ввиду особого положения Казанского собора в Петербурге, и принимая во внимание, что настоятель его являлся одним из наиболее влиятельных священников немонашеского звания в столице, - я не знал, как надобно тут поступить, и решил снестись в Победносцевым, обер-прокурором Св. Синода. [...] Победоносцев сам подошёл к телефону и своим сухим, скрипучим голосом коротко заявил мне:

Пошлите полицию и казаков. Пусть от моего имени нагайками разгонят этих попов...

Я возразил, указывая, что такого рода действие вызвало бы настоящую бурю в прессе. Нам и без того сейчас достаётся. И я рекомендовал послать синодского чиновника, который мирно распустит собрание. Победоносцев настаивал» .

Если бы тогда последовали совету Константина Петровича, как следует отдув бузотеров, то, возможно, 12 лет спустя не произошло того, что описывает в своих воспоминаниях действительный статский советник, товарищ городского головы Петрограда, гласный Городской думы и губернского земского собрания Д.И. Дёмкин (†1925). По словам публикаторов, эти мемуары «рисуют печальную картину нравственной неустойчивости известной части русского общества, столь много способствовавшей успеху смуты» . Речь идёт о февральско-мартовских днях 1917 года.

«27 февраля, - вспоминал Дмитрий Иванович, - перед заседанием Городской думы, когда смута вполне уже обозначилась, "прогрессивные гласные" суетились и безпокоились, изыскивая способы и маневры, с которых, по их мнению, следовало начать злободневные заявления. [...] Это заседание происходило в необычном составе. Собрание оказалось заполненным представителями от рабочих, явившимися в Городскую думу, по примеру 1905 года, и занявшими места в зале заседаний (были ли это действительно представители рабочих, никому в сущности известно не было). Перед открытием собрания, депутат от духовного ведомства, заседавший в думе на правах гласного, митрофорный протоиерей Казанского собора Орнатский отслужил молебствие и предложил текст присяги в верности Временному правительству, которая потом, после принесения её, должна была быть запечатлена подписями гласных на особом листе. Многие гласные как от присяги, так и от подписания листа уклонились, уйдя из зала во время чтения её о. Орнатским. Как и кем был составлен и утверждён текст присяги, никому не было известно; вернее всего, это было сделано самим протоиереем под влиянием левых гласных, как вообще все делалось в то время. Более всего хлопотали об исполнении обряда присяги Временному правительству гласные-обновленцы, только что нарушившие свою присягу Монарху.

Когда гласные с наведёнными людьми (как стародумцы называли рабочих) заняли места, о. Орнатский попросил слова. Речь его была следующего содержания: "Сегодня над нашей родиной воссияло солнце свободы. Святая Православная Церковь всегда была поборницей свободы. К сожалению, освобождение русского народа от векового гнёта не обошлось без человеческих жертв. Многие наши братья положили свой живот в борьбе за свободу. Поэтому я приглашаю гласных и прочих желающих завтра к 11 часам утра в Казанский собор, где будет отслужено сначала молебствие по поводу радостного события водворения свободы в нашем дорогом отечестве, а потом провозглашена вечная память положившим свой живот за свободу".

Почтенный о. Орнатский, по-видимому, забыл, что не далее, как за десять дней перед этим он с таким же пафосом приглашал гласных, после ежегодно бывшего в думе 19 февраля молебствия, вспомнить также о лицах, положивших живот свой "за Веру, Царя и Отечество"» .

Если сообщения Д.И. Демкина верны, то заседание городской думы происходило даже еще до формального отречения, обманом и силой вырванного у Государя, и таким образом описанные им действия были вероломным нарушением присяги. И даже если юридическими или политическими последствиями это не грозило, то иного, более страшного, наказания было не избежать. Ибо нарушалась клятва Помазаннику Божию, в подтверждение чего целовались Крест и Евангелие.

По поводу постыдных клятвопреступных действий о. Философа и старейшего гласного городской думы, члена Государственного Совета по назначению генерал-адъютанта П.П. Дурново, также искренно приветствовавшего «свободу, заря которой взошла над Россией», Д.И. Дёмкин замечал: «Поучительна судьба, постигшая первых двух из названных лиц, хорошо ведавших, что они говорят и творят. О. Орнатский был расстрелян большевиками, причём предварительно на его глазах были убиты оба его сына» .

К сожалению, отношение о. Философа Орнатского к клятвопреступному бунту 1917 г. и участие в революционной смуте в России 1905 г. в первом его жизнеописании тщательно обойдено , что, по крайней мере, весьма странно, ибо парижская «Русская летопись», которую мы цитировали, - альманах широкоизвестный и легкодоступный... Листаешь книжку с описанием жизни о. Философа, и искренне недоумеваешь, что подвигло его на такие действия в 1905 и 1917 гг., чего ему, как говорится, не хватало? «Один из ближайших учеников святого праведного Иоанна Кронштадтского», строитель 12 храмов, руководитель шести православных журналов, настоятель славнейшего Казанского собора в столице Империи, кавалер многих Императорских орденов, выслуживший роду потомственное дворянство...

Но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Как справедливо писали в редакционном примечании, предварявшем публикацию воспоминаний Д.И. Дёмкина, «легкость, с которой люди, стремившиеся подладиться в тон событиям, отрекались от своего прошлого и от того, чему всю жизнь служили, поклонялись, особенно ярко отмечена членом Французской военной миссии, профессором Легра . Записав свои впечатления первых дней смуты в Могилёве, этот иностранец, хотя и находившийся под сильным влиянием одного из деятелей первого состава Временного правительства, и смотревший на события его глазами, отметил в своём дневнике под 2-м марта 1917 года: "Некоторые из военных предают Императора с развязностью, повергающей в грусть... Возмущаешься поведением этих людей, которые выросли под сению Трона, лизали руки, льстили, ловили подачки..." К ним, к этим людям, к их поведению относятся и полные горечи слова, которыми отрекшийся Государь закончил запись Своего дневника под тем же днем: "Кругом измена и трусость и обман". Пусть же имена их сохранятся в памяти потомства...»

А результат предательства хорошо известен: как в народной поговорке - за что боролись, на то и напоролись!

В показаниях владыки Феофана (Быстрова), якобы имевшихся в выкраденном из России (если вообще можно верить россказням Радзинского) деле Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, приобретённом мiровой знаменитостью специально для своего друга - «знатока Царского дела», будто бы говорилось: «Распутин необыкновенно искусно оговаривал... Распутин... отозвался об отце Иоанне Кронштадтском... что последний - святой, но неопытен и без рассуждения, как дитя... Так впоследствии стало уменьшаться влияние отца Иоанна при Дворе» .

Что же следует из этого вдоль и поперек обрезанного известным мистификатором текста? - С полной несомненностью только одно: Г.Е. Распутин считал о. Иоанна Кронштадтского святым . Все остальные выводы, которые можно сделать, опираясь на эти неизвестно ещё в какой обстановке дававшиеся, как и кем редактировавшиеся показания (если мы действительно имеем дело с документом 1917 г.), - не более чем предположения. Ибо можно ли, например, считать характеристику «как дитя» осуждением, памятуя завет Господа: «истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18, 3)? А «уменьшение влияния отца Иоанна при Дворе» (которое действительно имело место, но носило иной характер) даже после искусного выскребания текста (сколь длинного в действительности - Бог весть) также нельзя отнести на счёт Григория Ефимовича.

Именно так, как и рассчитывал препарировавший текст Радзинский (т.е. совершенно не принимая в расчет купированности текста), поступают его верные последователи - преподаватели Московских Духовных школ, называющие себя «православным историком» И.В. Смысловым. На основании приведённого нами отрывка из показаний ЧСК они делают не выдерживающий и малейшей источниковедческой критики вывод: «...Распутин оговаривал прав. Иоанна Кронштадтского перед Царем и Царицей, опасаясь его влияния и неизбежного разоблачения» .

Если бы так, как прозрачно намекает Радзинский, действительно считал Владыка Феофан, то этот мотив непременно появился бы в известных воспоминаниях духовно близкого ему владыки Вениамина (Федченкова), весьма критично настроенного к Г.Е. Распутину. Оба Владыки, как известно, чрезвычайно чтили Кронштадтского Пастыря.

Заметим, что ещё при жизни Григория Ефимовича пытались накинуть тень на его отношения с о. Иоанном Кронштадтским. Подобными грязными выдумками пытались обосновать свой разрыв с Распутиным «чёрные женщины» - Великие Княгини Анастасия и Милица Николаевны. «Увлечение Великих Княгинь, рождённых черногорских княжон, - писал участвовавший в травле Григория генерал-масон В.Ф. Джунковский, - продолжалось до тех пор, пока Распутин не распоясался и не стал поносить покойного отца Иоанна Кронштадтского, которого они почитали как святого. Этого было достаточно - Великий Князь Николай Николаевич приказал его больше не пускать»

Трудные времена (начало)

Приехав из Белграда в Париж, писал П.П. Булыгин, «я обнаружил совершенно другую атмосферу». Следователя Павел Петрович нашел в миноре.
«И всё же, – продолжал мемуарист, – работа должна была продолжаться. […] Но хочу напомнить: в то время, как большинство, иногда случайных, людей добровольно оказывали помощь и поддержку […], самые большие затруднения Соколова были с его собственной родней и знакомыми монархистами, особенно в начале, когда ему еще не доверяли».
Большое значение для освещения этого этапа следствия, наряду с немногими воспоминаниями близких Н.А. Соколову людей, большое значение имеют его письма, адресованные генералам М.К. Дитерихсу и Н.А. Лохвицкому.


Генерал М.К. Дитерихс. Весна 1922 г.

Позади были допросы важных свидетелей во Франции и Германии, расшифровка екатеринбургских телеграмм цареубийц, захват чекистами документов на берлинской квартире. Обо всем этом мы уже писали.
«Никто не может не признать, что главная работа для дела имела место именно здесь», – так оценивал Н.А. Соколов заграничный этап следствия в письме генералу М.К. Дитерихсу от 22 апреля 1922 г.
В следующем письме, написанном 30 июня, Николай Алексеевич разворачивал перед генералом более полную картину своих действий:
«В виду того, что следствие имеет в основе своей правовые начала, свойственные всем культурным народам, я ни у кого в Европе не встречаю отказа подвергнуться чисто формальному допросу, когда я это считаю нужным. Благодаря этому мною допрошены на территории Франции и Германии весьма важные свидетели. Кроме того, здесь удалось расшифровать самые главные документы, а от немецкой власти – получить весьма важные документы.
Учитывая ныне самый характер фактов, установленных следствием, я заявляю Вам самым категорическим образом, что эти факты – громадного политического значения для самого дела в борьбе за Россию.
Каковы бы ни были (цели), которые ставят себе люди, руководящие этой борьбой, как бы ни определяли они самую форму власти в данное время, – знание этих фактов (следствие) для них безусловно обязательно, ибо оно не может не обуславливать самых методов борьбы».
Сохранение документов дела для будущего, включая копирование и передачу их надежным людям, – было, несомненно, главной заслугой Н.А. Соколова в парижский период расследования.
«…Обезпечив сохранение документов, – писал он в том же апрельском письме генералу, – я консультировал вопрос с Карабчевским. Значение всей истины во всей ее полноте гарантировано. После этого я начал работу по продолжению следствия».
Точный смысл этих слов не совсем понятен. Дело в том, что человек, к которому обращался Николай Алексеевич, – Николай Платонович Карабчевский – был личностью до революции весьма известной; репутация его также была совершенно определенна.


Адвокат Н.П. Карабчевский (1851–1925) по происхождению был евреем-караимом (С.Ю. Дудаков. «Этюды любви и ненависти». М. 2003. С. 375).

Общероссийскую известность принесла ему защита революционеров и террористов во время громких судебных разбирательств. На «Процессе 193-х» («Дело о пропаганде в Империи») 1877-1878 гг. он защищал 18 подсудимых, наиболее известным из которых была «бабушка русской революции Е.К. Брешко-Брешковская. На «Процессе 17-ти» 1883 г. он был адвокатом террористов-народовольцев, четырежды покушавшихся на Царя.
Во время суда над основателем «Боевой организации» эсеров Г.А. Гершуни в 1904 г. Н.П. Карабчевский сумел добиться замены смертной казни на пожизненную каторгу, откуда террористу подельники впоследствии сумели организовать побег.
Выступал Николай Платонович и на процессе убийцы министра В.К. фон Плеве – эсера Е.С. Сазонова, назвав в одной из своих речей орудие убийства – «бомбой слёз». «Не динамитом она была полна, – заявил адвокат, – а слезами». К удивлению многих, убийцу не казнили, а приговорили к безсрочной каторге.
Принимал участие Н.П. Карабчевский и в процессах о ритуальных убийствах.
Мултанское дело 1895-1896 гг., в котором вотяки обвинялись в убийстве крестьянина-нищего с целью приношения в жертву языческим богам, завершилось оправданием подсудимых. Мiровую известность адвокату принесло его участие в Киевском процессе 1913 г. по делу об убийстве православного отрока Андрюши Ющинского.


Адвокаты Бейлиса (слева направо) Д.Н. Григорович-Барский, Н.П. Карабчевский, О.О. Грузенберг и А.С. Зарудный.

На первый взгляд, обращение занимавшегося расследованием цареубийства Н.А. Соколова к человеку, обладавшему такой, мягко говоря, сомнительной репутацией, выглядело как будто странным.
Следует учитывать, однако, что после февральского переворота 1917 г. Н.П. Карабчевский постепенно отмежевывается от революционных настроений, а в эмиграции и вовсе полностью меняет фронт.
В вышедших в 1921 г. в Берлине двухтомных мемуарах интеллигенцию он называет «залежалой тряпицей», считая ее главной виновницей «еврейской революции»; утверждает, что Россию спасет только новый Монарх («Царь скрепляет всё»).
Судя даже по этим опубликованным воспоминаниям, Николай Платонович был весьма информированным человеком, хорошо понимавшим, что происходило на деле:
«Убийство Распутина оправдывалось главным образом решимостью устранить опасность сепаратного мира».
«Убийство Распутина в великосветской ночной засаде с цитированием при этом таких имен, как кн. Юсупова, Вел. Кн. Дмитрия Павловича и монархиста Пуришкевича, и почему-то подозреваемых якобы соучастников их, таинственных агентов английского посланника Бьюкенена, пробило первую кровавую брешь в Царскосельском гнезде».
Большая часть этих мемуаров была написана Н.П. Карабчевским в Копенгагене в 1918 году, но при этом трагическая судьба всей Царской Семьи, а не Одного лишь Царя (как официально сообщали большевики и утверждали – даже в 1921 г. – оказавшиеся за границей монархисты и Члены Дома Романовых) определенно была известна (как мы увидим далее) многознающему адвокату.
«Виновны ли одни те звери, которым под конец досталась эта Царственная добыча? – задавался вопросом Н.П. Карабчевский и вполне определенно отвечал: – Нет! – Родзянко, Гучкова, кн. Львова и в первую голову, конечно, Керенского я считаю Его истинными мучителями и палачами».
С этим по существу был согласен и управляющий делами временного правительства В.Д. Набоков. В опубликованных в том же 1921 г. в Берлине в первом томе гессеновского «Архива Русской Революции» воспоминаниях «Временное правительство», написанных им в 1918 г., Владимiр Дмитриевич признавался: «...Актом о лишении свободы завязан был тот узел, который и по настоящее время (май-июнь 1918 г.) остался нераспутанным. ([...] в Екатеринбурге этот узел разрублен “товарищем” Белобородовым. – Прим. 16/29 июля 1918 г. ) Но этого мало. Я лично убежден, что это “битье лежачего”, – арест бывшего Императора, - сыграло свою роль и имело более глубокое влияние в смысле разжигания бунтарских страстей. Он придавал “отречению” характер “низложения”, так как никаких мотивов к этому аресту не было указано».
Сходным образом думал и следователь Н.А. Соколов. «Лишение Царя свободы, – читаем в его книге “Убийство Царской Семьи”, – было поистине вернейшим залогом смерти его и его Семьи, ибо оно сделало невозможным отъезд их за границу. [...] В общем ходе мiровых событий смерть Царя, как прямое последствие лишения его свободы, была неизбежной, и в июле месяце 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее».


Издательская обложка второго тома («Революция в России») мемуаров Н.П. Карабчевского «Что глаза мои видели», напечатанных в 1921 г. в Берлине в Издательстве Ольги Дьяконовой и Ко.

Вот, однако, одно из ключевых мест в книге Н.П. Карабчевского, в котором раскрываются не только планы временщиков относительно судьбы Царя и суда над Ним (предшествующие замыслам Троцкого), но и убийство, как мы уже упоминали, большевиками всей Царской Семьи:
«Когда Временное правительство, после значительных колебаний, установило своим декретом [подписанным Керенским 8 марта. – С.Ф .] отмену “навсегда” смертной казни, я искренно желал, чтобы отрекшегося Царя предали суду. Его защита могла бы вскрыть в Его лице психологический феномен, перед которым рушилось бы всякое обвинение… А, вместе с тем, какое правдивое освещение мог бы получить переживаемый исторический момент. Нерешительность Государя именно в нужные моменты, и, наряду с этим, упрямая стойкость точно околдованного чей-то волей человека, были его характерными чертами. Будь Царица при Нем в момент Его отречения, отречения бы не последовало.
И, кто знает, не было бы это лучше для Него и для России. Его, вероятно, убили бы тогда же, и Он пал бы жертвою, в сознании геройски исполненного долга. Но престиж Царя, в народном сознании, остался бы неприкосновенным. Для огромной части населения России феерически быстрое отречение Царя, с последующим третированием Его, как последнего узника, было сокрушительным ударом самому царизму.
Вся дальнейшая, глубоко печальная участь Царя и Семьи Его , которою Он дорожил превыше всего, возвышает Его в моих глазах, как человека, почти до недосягаемой высоты.
Сколько смирения и терпеливой кротости, доходящих до аскетического самобичевания! […]
…Человек, способный, по отзыву всех к Нему приближавшихся, чаровать людей, человек, сохранивший все Свое Царственное достоинство при всех неслыханных испытаниях, человек-мученик до конца, безпощадно убил Царя.
В каком виде воскреснет когда-нибудь Его образ в народном сознании, – трудно сказать. На могилу Павла I-го до сих пор несут свои мольбы о затаенных нуждах простые люди, и чтут Его, как “Царя-Мученика”.
Мученика, может быть, даже святого, признают и в Николае II-м. В русской душе ореол мученичества есть уже ореол святости.
Но станут ли в Нем искать Царя?..
И не навсегда ли упала на землю, и по ветру покатилась, по “Святой Руси”, искони “тяжелая шапка Мономаха”?»
Иными словами, пусть даже «святой», но не «Царь». Вот почему «мы» убивать не будем (пускай, в крайнем случае, это делают другие). «Мы» будем десакрализировать Царский образ, клеветать, сдирать, так сказать, ореол. Вытопчем место, чтобы на нем никогда не появился новый Царь и даже сама мысль о Нем выглядела бы крамольной, смешной, нелепой. Тех же, кто думает иначе, загоним в «маргиналы». Пускай «опыляют» друг друга. Из этих корней произросло и недавнее синодальное: «канонизируя Царя, мы не канонизируем Монархию».
Однако все эти нюансы, укрытые опытным адвокатом между строк, ввели в заблуждение не одного следователя. Среди обманувшихся был Николай Павлович Рклицкий (1892–1976) – активный участник Белого движения, монархист, впоследствии архиепископ Зарубежной Церкви Никон, ближайший сотрудник Первоиерарха митрополита Антония (Храповицкого), автор известной многотомной его биографии.
В редактировавшейся им в 1928-1939 гг. белградской газете «Царский вестник», рассуждая о предполагавшемся суде над Государем, он писал (1/14.5.1939):
«Если бы же этот суд мог бы состояться, то его смертный приговор был бы заранее предрешен, о чем поведал тогдашний министр юстиции [Керенский] благородному представителю русской адвокатуры Карабчевскому, вызвавшемуся быть защитником Императора Николая II и, кстати сказать, в своих воспоминаниях, вышедших в Риме [в действительности в Берлине. – С.Ф. ] в 1921 году, впервые назвавшего Императора Николая II святым».
Именно эта новая репутация адвоката и привлекла к нему Н.А. Соколова. Возникшее доверие побудило его обратиться к нему за советом.
Пару слов следует сказать о том, как Н.П. Карабчевский оказался за пределами России. Вскоре после февральского переворота 1917 г. он был назначен председателем Комиссии по расследованию германских зверств. Для сбора данных о положении русских пленных он выехал в Скандинавские страны, где его и застали известия о большевицком перевороте. Так Николай Платонович оказался в эмиграции. Жил он в Норвегии, Дании и Италии.
В 1923-1925 гг. Карабчевский принимал участие в выходившей в югославском Новом Саде правой монархической газете «Вера и Верность», придерживавшейся прокирилловской линии; став, в конце концов, даже Генеральным представителем Великого Князя Кирилла Владимiровича.


Могила Н.П. Карабчевского, скончавшегося 22 ноября 1925 г. в Риме, на некатолическом кладбище Тестаччо. Снимок М.Ю. Сорокиной.

Одним из наиболее важных материалов, которыми пополнилось в это время следствие, было письмо Г.Е. Распутина Императору Николаю II, написанное накануне начавшейся в 1914 г. Великой войны:
+
Милой друг есче раз скажу грозна туча нат Расеей беда горя много темно и просвету нету. Слес то море и меры нет а крови? Что скажу? Слов нету неописуомый ужас. Знаю все от Тебя войны хотят и верныя не зная что ради гибели. Тяжко Божье наказание когда ум отымет тут начало конца. Ты Царь отец народа не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ вот Германию победят а Расiея? Подумать так воистину не было горше страдалицы вся тонет в крови велика погибель бес конца печаль.
Григорий

Об обстоятельствах получения следователем этого ценного документа можно узнать из подшитого к делу протокола:
«1922 года июля 12 дня ко мне, судебному следователю по особо важным делам при Омском окружном суде Н.А. Соколову, в г. Париже (во Франции) явились лично мне известные подданный России князь Николай Владимiрович Орлов и подданный Американских Соединенных Штатов мистер Вильям Астор Чанлер, проживающие в г. Париже, и предъявили следующие предметы:
1) письмо Григория Ефимовича Распутина к Государю Императору Николаю II, написанное перед объявлением войны в 1914 году;
2) письмо его же к Государю Императору Николаю II с поздравлением со днем Ангела;
3) записка его же к неизвестному лицу;
4) изображение Святителя Софрония, епископа Иркутского с надписью на обороте Григория Распутина;
5) портрет Григория Распутина.
Представляя сии предметы, означенные лица князь Николай Владимiрович Орлов и мистер Вильям Астор Чанлер объяснили мне, судебному следователю, что, интересуясь делом об убийстве Царской Семьи, они через майора американского Красного Креста мистера Бекмана, находящегося в Вене в составе американского Красного Креста, вошли в сношения с проживающей в том же городе Матреной Григорьевной Соловьевой и приобрели у нее перечисленные предметы за сто пятьдесят (150) американских долларов.


Матрена Григорьевна Соловьева (1898–1977), урожденная Распутина.

При этом означенные лица объяснили, что Матрена Григорьевна Соловьева, продавая им перечисленные предметы, сообщила, что письмо, значащееся в пункте 1-м, было написано ее покойным отцом Григорием Ефимовичем Распутиным перед началом Великой европейской войны 1914 года; что это письмо хранилось Государем Императором у себя и было возвращено Им ее мужу Борису Николаевичу Соловьеву через камердинера Государыни Императрицы Волкова в г. Тобольске, когда там находился Соловьев, доставивший для Семьи некоторые вещи.
По рассмотрении всех представленных предметов, судебным следователем было признано имеющим значение для дела письмо, значащееся в пункте 1-м сего протокола. Названные лица князь Николай Владимiрович Орлов и мистер Вильям Астор Чанлер изъявили полную готовность представить этот документ к следствию.
Все остальные предметы, ввиду состоявшегося соглашения между названными лицами, были переданы князю Николаю Владимiровичу Орлову.
Настоящий акт составлен в двух экземплярах, причем содержание таковых было сообщено мистеру Чанлеру на английском языке князем Николаем Владимiровичем Орловым.
Судебный следователь Н. Соколов
Николай Владимiрович Орлов
Вильям Астор Чанлер».


Князь Николай Владимiрович Орлов. 1921 г.

Все доступные подробности, связанные с этим письмом Григория Ефимовича, в свое время были собраны нами в шестой книге «расследования» «Страсть как больно, а выживу…» (2011).
Так, корнет С.В. Марков, независимо от приведенного нами протокола, который был опубликован впервые лишь в 1998 г., писал в своих воспоминаниях: «В бытность мою в Тюмени в 1918 году, зять Распутина, Б.Н. Соловьев показывал мне это письмо к Государю в подлиннике, так как Государыня передала до этого Соловьеву на хранение ряд писем Распутина и другие документы». Далее в своих мемуарах Марков приводил текст этого «исторического письма».
Согласно «Настольному реестру», в самый день получения письма 12 июля в Париже оно было осмотрено Н.А. Соколовым.
«Письмо, – говорилось в протоколе осмотра, – написано на листе белой писчей бумаги имеющим размеры 34,6 и 21,6 сантиметра. Бумага – несколько сероватого оттенка, местами грязноватая. […] Этот лист бумаги не является частью, отрезанной от листа. Он имеет цельную форму и, видимо, в таком виде вышел с фабрики. Он сложен вчетверо и имеет изгибы давнего происхождения; в области этих изгибов бумага – грязноватая, шероховатая. Содержание текста писано чернилами черного цвета. […] При осмотре этого письма не обнаружено ничего, что указывало бы на его апокрифичность».
10 сентября в Париже письмо было сфотографировано и специальным постановлением признано «вещественным доказательством».
Ныне оригинал этого документа хранится в библиотеке редких книг Байнеке Йельского университета (США).
«Это глагол пророка… – писал автор одной из лучших книг о Царе-Мученике И.П. Якобий. – Германию победят, но что же Россия? Она тонет в крови, гибель ее велика… Какое грозное предостережение патриотическим восторгам первых дней войны! Какая картина ужасной участи несчастной России!»
О реакции Императора Николая Александровича на призывы к Нему старца известно не так много.
В первоначальных своих воспоминаниях А.А. Вырубова писала: «Государя телеграмма раздражила, и Он не обратил на нее внимания». По ее словам, Г.Е. Распутин «и раньше часто говорил их Величествам, что с войной всё будет кончено для России и для Них. Государь, уверенный в победоносном окончании войны, тогда разорвал телеграмму и с начала войны, как мне лично казалось, относился холодно к Григорию Ефимовичу».
В позднейшем варианте воспоминаний она еще более усиливает это неприятие: «Когда началась война, Император заметно охладел к Распутину. Это охлаждение началось после телеграммы Распутина Их Величествам в ответ на депешу, посланную мною, по Их поручению, старцу в Сибирь с просьбой молиться об успешном завершении войны. Телеграмма Распутина гласила: “Мир любой ценой, война будет гибелью России”. Получив эту телеграмму, Император вышел из себя и порвал ее. Императрица, несмотря ни на что, продолжала почитать старца и верить в него».
Генерал А.И. Спиридович, при написании своих мемуаров чрезмерно часто опиравшийся на чужие воспоминания, и на сей раз повторил выводы Анны Александровны: «…Приехал в Петроград Распутин. Он так энергично стоявший против войны, теперь говорил, что раз ее начали, надо биться до конца, до полной победы. Во Дворце им были недовольны, к нему охладели…»
Однако внешнее часто бывает мнимым, лишь кажущимся действительным.
Об этом свидетельствует, в частности, доброжелательное отношение Государя к Своему Другу, после ранения возвратившемуся в столицу, и тот несомненный факт, что пророческое письмо Царь сохранил как самое дорогое достояние, находясь в узах, и нашел необходимым спасти его для истории, в назидание потомкам.
О том, что Государь принял совет старца к делу, свидетельствуют также попытки Государя, приостановить мобилизацию и, отправив доверительные телеграммы Императору Вильгельму II, предотвратить сползание страны в геенну мiровой бойни.
Прекрасно осознавая Свое безсилие перед создавшимися (созданными) обстоятельствами, Он вынужден был – вслед за окружением – пойти против рожна, со всеми вытекающими из этого последствиями для Него, Его Семьи и страны.
Большое значение придавал этому письму и сам следователь Н.А. Соколов, поместив его фотографию в свою книгу.


Внутренний дворик форта на острове Русский. 1919 г.
https://humus.livejournal.com/4825766.html
Именно здесь, на острове Русский, в типографии Военной академии в 1922 г. была напечатана книга генерала М.К. Дитерихса «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале»:

Что касается Н.А. Соколова, то он, находясь в Париже, переживал не самые лучшие времена. По словам капитана П.П. Булыгина, «неоправданные нападки на него и его работу, начавшиеся в Сибири, продолжаются и в Европе.
Много раз я слышал его слова: если бы знал, как будут приняты результаты его тщательно проведенного расследования, оставил бы записи где-нибудь в Маньчжурии у простых крестьян-“староверов” в ожидании прихода будущего Российского Императора, а не вывозил бы их в Европу для обезпечения развлечений политическим интриганам».
(Мысль, кстати говоря, весьма здравая и одновременно злободневная: современная наша действительность полностью подтверждает, что настоящее расследование цареубийства невозможно в отсутствии Исторического образа правления.)
Еще находясь в Чите, в конце 1919 г. Николай Алексеевич написал доклад о результатах следствия, предназначавшийся специально для передачи вдовствующей Императрице Марии Феодоровне, который 6 января 1920 г. в Нижне-Удинске он под расписку и вручил П.П. Булыгину.
«…Лучшими сынами ее [Родины], – писал в нем Николай Алексеевич, – уже поднят стяг за честь Родины, но настанет великий час, когда поднимется и другой стяг. Ему нужен будет добытый предварительным следствием материал, и его лозунгом будет: “За честь Императора!”»
«Может быть, – комментировал эти слова П.П. Булыгин, – Соколов уже предвидел будущего лидера, а, возможно, причина, заставившая его отдать в публикацию свою работу, содержится в следующем:
“Я не думал, что мне самому придется раскрывать всю правду, надеялся, что она будет полностью вскрыта официально в Русском Национальном Государстве. Но закосневшая реальность оставляла мало надежд на это в недалеком будущем, а время неумолимо ползет вперед и набрасывает покров забвения на события и людей”».
В тот период, когда Н.А. Соколову удалось завязать переписку с генералами М.К. Дитерихсом и Н.А. Лохвицким, следователь, судя по пометкам в протоколах дела, работал попеременно в Фонтенбло и Париже.


Самуа-сюр-Сен рядом с лесом Фонтенбло, где с семьей жил Н.А. Соколов. Французская открытка.

Об обстоятельствах пребывания Николая Алексеевича в Фонтенбло мы уже знаем. Но где же он работал в Париже?
Указание на это мы находим в его письме генералу М.К. Дитерихсу от 22 апреля 1922 г.: «Адрес для меня следующий: Prince Nicolas Orloff, 135, Avenue de Suffren. Paris (VII me). Pour V-r Sokoloff».


Дом, в котором находилась квартира князя Н.В. Орлова. Avenue de Suffren, 135. Современный снимок.

Этот семиэтажный дом, построенный в 1910 г., располагается в одном из самых фешенебельных районов Парижа, в самом центре, неподалеку от Эйфелевой башни.


Состязание на трехколесных велосипедах, проходившее неподалеку от квартиры князя Н.В. Орлова. Январь 1920 г.

Здесь находилась квартира князя Николая Владимiровича Орлова. Сюда Н.А. Соколов, вероятно, лишь иногда приезжал для совершения необходимых следственных действий, получая на этот адрес приходившую к нему почту.

Продолжение следует.


Снимок С.М. Прокудина-Горского, подписанный им: «Село Покровское на р. Туре». 1912 г. Это оригинальный вариант снимка. На большинстве репродукций нижний изгиб реки, как правило, обрезается реставраторами. Отреставрирован братьями Константином и Владимiром Ходаковскими в рамках проекта издательства «Белый Город».

По Царскому приказу

Пионер русской цветной фотографии С.М. Прокудин-Горский (1863†1944) происходил из старинного рода, восходившего к одному из воевод времен Куликовской битвы.
Первые сообщения о способе получения цветных фотографий он сделал еще в 1902 г., а первые цветные фото снял уже в следующем году.
В своей деятельности Сергей Михайлович пользовался поддержкой вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны и Великих Князей Михаила Александровича, Константина Константиновича и Николая Константиновича.
Однако решающим для его дела было благоволение к нему Императора Николая II, Который Сам был известным любителем фотографии. 3 мая 1909 г. фотограф был приглашен в Александровский Дворец Царского Села, где показывал цветные диапозитивы.
«Вечером проф. Прокудин-Горский, – записал Царь в дневнике, – сделал интересное сообщение по фотографии в красках и показал много красивых снимков».
Дававшее потрясающий визуальный эффект оптическое проецирование заинтересовало Государя, Который поручил С.М. Прокудину-Горскому «запечатлеть все достопримечательности нашего обширного отечества в цветах».


С.М. Прокудин-Горский.

Для осуществления этого грандиозного замысла (предполагалось сделать десять тысяч фотографий), наряду с письменным предписанием «повсеместно оказывать подателю сего необходимое содействие», в распоряжение фотомастера был выделен специально оборудованный железнодорожный вагон, способный плыть по мелководью небольшой пароход, моторная лодка и автомобиль «Форд».
Летом 1909 г. С.М. Прокудин-Горский отправился в экспедицию, продолжавшуюся в течение пяти лет.
Несколько работ его связано с интересом Царской Семьи к Г.Е. Распутину.
В конце августа – начале сентября 1909 г. Сергей Михайлович побывал в Верхотурье, сняв не только эту обитель, но и Октайский скит – местопребывание духовника Григория Ефимовича – старца Макария и самого этого старца.
Обращает на себя внимание также тесное сотрудничество фотографа с близкими Царскому Другу князем М.С. Путятиным (организовавшим в 1909 г. Высочайшую аудиенцию) и полковником Д.Н. Ломаном.
Все приводящиеся нами снимки наверняка были показаны Царской Семье во время специальных сеансов, отмеченных в дневниках Государя:
(20.3.1910. Царское Село): «После обеда знакомый нам по прошлому году Прокудин-Горский показывал нам свои красивые снимки цветной фотографии из поездки по России ло Урала».
(22.1.1911. Царское Село): «В 9 час. в Круглой зале Прокудин-Горский показывал свои красивые цветные снимки берегов Волги и Урала».
(30.11.1911. Ливадия): «После обеда – в театр. Прокудин-Горский показывал красивые снимки из поездки по Туркестану и г. Ростову-Великому».
«В течение сеанса, – пишет один из работников Ливадийского дворца-музея, – на экране возникали красочные пейзажи России. Менялись слайды, и перед взором зрителей представали достопримечательности, памятники древнего зодчества, знаменитые архитектурные ансамбли. […] Во время показа слайдов Сергей Михайлович давал объяснения к каждой картине».
Летом 1912 г. С.М. Прокудин-Горский совершил поездку в Покровское, сделав ныне широко известный снимок села.


Оригинал цветной фотографии. Библиотека Конгресса США (№ 20851 по каталогу).

Это произошло во время его т.н. «четвертой поездки» – экспедиции по Камско-Тобольскому водному пути и Уралу. Началась она предположительно в Перми.
Он шел по реке Чусовой вплоть до окрестностей Екатеринбурга, затем по Исети, Тоболу до Ялуторовска. Далее направился вверх по Туре, посетил Тюмень, Камышлов, Тобольск, где и завершил поездку.


Альбом «Урал». Отдел III. Камско-Тобольский водный путь. Лист № 25.

Фотографируя сибирскую столицу, С.М. Прокудин, по профессии, напомним, ученый-химик, не мог не вспомнить своего великого учителя Д.И. Менделеева, уроженца Тобольска.
Примечательно, что в том же 1912 году закончилась официальная поддержка проекта Прокудина-Горского по фотообзору России.
Слайд с изображением Покровского Члены Царской Семьи могли видеть во время одного из отмеченных в дневнике Императора фотосеансов.


Контролька к снимку Покровского с надписью С.М. Прокудина-Горского.

(7.4.1913. Царское Село): « От 9 часов Прокудин-Горский показывал новые красивые цветные фотографические снимки».
(13.12.1913. Ливадия): «В 9 час. поехали в Ливадийский театр, где сперва показаны были снимки цветными стеклами, а затем интересный кинематограф».


Вид на Покровское с реки Туры. Современный снимок.

В Ливадии, отмечают исследователи, «в новом Дворце в рабочем кабинете Царя хранились в красных кожаных футлярах два небольших диапозитива в натуральных цветах на стекле, выполненные С.М. Прокудиным-Горским. Один диапозитив был с изображением Государя и Государыни, другой – Царской Семьи. После революции эти фотографические снимки на стекле были отправлены в Москву, куда ушли многие ценные вещи из Ливадийского Дворца».


На этом и следующих снимках этого поста – берег реки Туры со стороны Покровского. Современные снимки.

В некоторых источниках упоминается о том, что после революции фотомастеру чудом удалось вывезти заграницу цветной портрет убиенного Царевича Алексея. К сожалению, все перечисленные работы пока остаются ненайденными.
В 1918 г. С.М. Прокудин-Горский покинул Россию. Сначала он обосновывается в Англии, где вел работы по созданию цветной кинопленки. В 1922 г. он выехал во Франции, где открывает фотоателье.
В 1930-е гг., передав дело сыновьям, фотограф отошел от активной деятельности. Скончался Сергей Михайлович в 1944 г. вскоре после освобождения Парижа от немецкой оккупации. В 1948 г. наследники фотографа продали всю коллекцию негативов в библиотеку Конгресса США.

Снимки, сделанные С.М. Прокудиным-Горским в его поездках по России в 1909-1916 гг., предназначались для показа на экранах с помощью специального проектора. Говоря современным языком, это слайды.
Каждый негатив цветной фотографии представляет собой черно-белую пластину, на которой расположены в рамках друг под другом три изображения, полученные с применением синего (вверху), зеленого (посередине) и красного (внизу) светофильтров.
При просмотре они совмещались друг с другом.

В коллекции библиотеки Конгресса США насчитывается всего около 2600 фотографий: 1902 негатива цветных фотографий, около 700 черно-белых копий несохранившихся цветных фотографий.
При этом сохранились не все альбомы. Есть около 150 цветных фотографий, черно-белые копии которых отсутствуют.
Однако, к сожалению, даже в альбомах можно увидеть не все копии. Нередки случаи, когда над подписью к фотографии – пустое место. К некоторым фотографиям сам Прокудин-Горский сделал ошибочные подписи.
Коллекция включает 450 фотографий Урала и около 100 снимков Западной Сибири.
В альбоме «Ural Mountains and Western Siberia, survey of waterways» помещены черно-белые копии фотографий, выполненных во время «четвертой поездки».
На первой странице альбома надпись: «Работа 1912 года. Отдел III. Камско-Тобольский водный путь».

В альбоме с черно-белыми контрольками имеется только одна фотография Покровского.
Трудно себе представить, чтобы С.М. Прокудин-Горский, затратив немало усилий, чтобы добраться до села на реке Туре (исполняя, вероятно, Царское пожелание), сделал всего лишь один снимок.
В поле внимания его объектива не попал, к примеру, дом Г.Е. Распутина.
Рассуждая на эту тему, на форуме, посвященном творчеству С.М. Прокудина-Горского, один из участников обсуждения заметил: «Но в альбомы вошли далеко не все снимки, поэтому простор для фантазий остается открытым».

Продолжение следует.

«И на груди молодецкой крест просиял золотой»

Фотография, открывающая этот пост, безусловно, сделана в том же ателье К.К. Буллы.
Не только облик самого Григория Ефимовича, но даже и само кресло, на котором он сидит, идентичные предыдущей фотографии его с офицерами, выполненной, как уже говорилось, между 1 ноябрем 1907 г и 8 апреля 1908 г.
А вот с атрибуцией второго, также широко известного, снимка всё обстоит не так просто.

Однако вначале обратим внимание на одну деталь, характерную для снимков Г.Е. Распутина, сделанных в этот период в ателье К.К. Буллы.
Мы имеем в виду шнурок на шее, уходящий в карман подрясника.
Что это? Часы? Но почему на шнурке, а не на цепочке?
Кстати говоря, эта деталь на других снимках Григория Ефимовича больше ни разу не встречается.
Ни в одних воспоминаниях или газетной статье не упоминается, что у него вообще когда-либо были карманные часы.
Настенные имелись и в деревенском доме, и в петербургской квартире, а вот о карманных нет ни одного свидетельства.
Зато не раз писали о Царском подарке – золотом наперсном кресте.
О нем в известном своем стихотворении «Мужик» (1918) писал Н.С. Гумилев:

И на груди молодецкой
Крест просиял золотой.


Николай Гумилев. 1915 г.

О нем упоминалось также и в одном из документов дела Тобольской духовной консистории по обвинению Г.Е. Распутина в мнимом хлыстовстве (май 1908): «Распутин надевает полумонашеский чёрный подрясник и золотой наперсный крест».
Писали об этом и в газетах: «Во время […] беседы поддёвка блаженного распахнулась, и из-под неё мелькнул массивный золотой крест. Мы попросили дать нам посмотреть этот крест. После минутного колебания блаженный согласился. Крест большой, около 2 ½ дюймов длины. На лицевой стороне – распятие, на оборотной надпись: “Спаси и сохрани”».
В газетах сообщалось, что настоятель Покровской церкви о. Петр Остроумов потребовал от Григория, чтобы тот не являлся на клирос в своем золотом кресте, который Григорий имел обыкновение надевать на шею поверх своего синего кафтана. Григорий повиновался».
Единственное, что опять-таки смущает: на фото явно не цепочка, а шнурок. Но и часы на веревочке – это, согласитесь тоже как-то «не убеждает».
И все же в «Записке о Верховной власти», написанной для ЧСК Временного правительства в 1917 г., А.Д. Протопопов, возглавлявший после убийства Г.Е. Распутина поиски его тела, подтверждал, что тот носил на шее крест «на золотой цепи».


Министр внутренних дел Российской Империи А.Д. Протопопов.

Наши сомнения рассеяло свидетельство иеромонаха Вениамина (Федченкова), будущего митрополита, в брошюре 1911 г. недвусмысленно писавшего о «трезвеннике» А.И. Чурикове и «хлысте» (под которым он разумел Г.Е. Распутина):
«…На груди крест серебряный, похожий на иерейский, только не на цепочке, а на шелковой ленте. Вид его мне сразу напомнил и московских братцев и бывшего лично мне известным хлыста».
Таким образом, и меньший размер креста, и шелковая лента или шнурок вместо цепочки должны были подчеркивать неиерейский характер этого символа. Золотая цепочка к кресту у Г.Е. Распутина появилась, видимо, позднее, когда он стал носить свой крест уже на груди под рубахой.
В своих опубликованных в 1943 г. за границей воспоминаниях расстрига Илиодор упоминает еще одну важную подробность – «особый шелковый карманчик», в котором Григорий Ефимович хранил «золотой крест длиною с указательный палец, с инициалами Царя Николая и Царицы Александры, полученный им лично от Царей».
А на наших фото, похоже, как раз и виден этот карманчик.

После гибели Григория Ефимовича дорогая реликвия находилась в Царской Семье.
В предреволюционных письмах Царицы Государю крест упоминался не раз.
(23.2.1917): «Надевай же крестик иногда, если будут предстоять трудные решения, – он поможет Тебе».
(2.3.1917): «Носи Его крест, если даже и неудобно, ради Моего спокойствия».
В годовщину убиения Григория Ефимовича, 17 декабря 1917 г. Государыня писала А.А. Вырубовой из Тобольска:
«…Крест Его [Г.Е. Распутина] был у Нас и во время всенощной лежал на столе)».

Окончание следует.


Ипатьевский дом в Екатеринбурге. Перед забором видна часовня Спасителя (на месте снесенного деревянного Вознесенского храма), на одной из сторон которой была икона св. праведного Симеона Верхотурского. Зима 1918-1919 гг.

«Здесь самое ценное для Нас: письма Григория»

В одной из книг исследователя О.А. Платонова («Жизнь за Царя») напечатано важное свидетельство:
«Однажды, еще в заточении в Тобольске, Царь попросил доктора Деревенко незаметно от стражи вынести шкатулку, в которой находится, как Он выразился, “самое ценное для Них”.
Рискуя жизнью, доктор Деревенко выполнил просьбу Царя. Передавая шкатулку Николаю Александровичу, доктор спросил (думая, что там лучшие драгоценности) о ее содержимом.
“Здесь самое ценное для Нас: письма Григория”, – ответил Царь. (Случай этот рассказал мне представитель рода Деревенко Владимiра Николаевича (доктора медицины, почетного Лейб-хирурга)».
Речь идет о сыне Лейб-медика, Николае Деревенко, личном друге Цесаревича Алексия Николаевича, о котором мы уже писали:


Лейб-медик В.Н. Деревенко с супругой. Неизвестный фотограф запечатлел их отъезд из Петрограда в Тобольск.

В следственном деле сохранилась «Опись особых предметов, подлежащих хранению в запечатанном порядке». Первые четыре места в списке занимали иконы, подаренные Григорием Ефимовичем Царственным Мученикам, которыми Они весьма дорожили:
«1. Образок Нерукотворного Спаса, написанный на деревянной дощечке. На обороте чернилами написано: “Здесь получили утешение и благословение от Григорий и Анны”. В углу поставлен год 1908 г.


Икона Спас на Убрусе, принадлежавшая Царевичу Алексию Николаевичу. Поднесенная Ему в 1914 г. в Царском Селе, она находилась среди святынь, взятых в Тобольск, а затем в Екатеринбург. Музей Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле (США).

2. Образ Благовещения Пресвятой Богородицы, писанный на дереве. На обороте чернилами написано (орфография сохраняется): “бох радует иутешает каксее событье взнак извечает дает цвет”. Карандашом поставлен крестик и дата: “Дек. 1910”.


Иконы, подаренные Царской Семье Г.Е. Распутиным, найденные во время следствия в Ипатьевском доме. Фото 1918 г.

3. Образ Св. Иоанна Воина, писанный на дереве. На обороте, чернилами, надпись: “богнас на то и благословил етот угодник помошник раслучеи”.


Оборотная сторона тех же самых икон с дарственными надписями Царского Друга.

4. Образ Божией Матери “Достойно есть”, писанный на дереве. На обороте, чернилами, написано: “благословенье отдостойны имениннице Татьяне на большую любовь християнстве вдухе а не форьме”. Карандашом поставлена дата “12-го января 1913 г.”»


Дневник Царицы-Мученицы на 1918 г. с матерчатым чехлом с вышитым на нем мученическим «Царицыным крестом». Государственный архив Российской Федерации.

В 1922 г. один из цареубийц еврей Я.М. Юровский засвидетельствовал: «У всех на шее были одеты подушечки, в которых были зашиты молитвы и напутствия Гришки Распутина».
Подтверждение этих слов находим в «Деле о Семье бывшего Царя Николая II 1918-1919 гг.»: «…На шее у каждой из Девиц оказался портрет Распутина, с текстом его молитвы, зашитые в ладонку».
Любовь и верность на жизнь и на смерть!

Продолжение следует.


Цесаревич Алексий Николаевич и Великая Княжна Ольга Николаевна в каюте парохода «Русь». День 7/20 мая 1918 г. Последняя фотография. Фото Ч. Гиббса.

«Какое счастье выпало на мою долю. Сегодня я видела Детей…»

Оставшаяся в Тобольске часть Царской Семьи (Наследник Цесаревич Алексий Николаевич, Великие Княжны Ольга, Татьяна и Анастасия Николаевны) со слугами в начале мая 1918 г. отправились в Екатеринбург к Родителям.


Дядька Наследника Климентий Григорьевич Нагорный (1886†1918) – крестьянин Киевской губернии, матрос Императорской яхты «Штандарт». Сопровождал Царственных Мучеников в Тобольск, а затем Августейших Детей в Екатеринбург, где в Ипатьевском доме был арестован вместе с И.Д. Седневым. Расстрелян в окрестностях Екатеринбурга (29.5.1918 н.ст.). «…Этот простой матрос, – писала М. Старк, – был до последней минуты своей жизни верный в своей любви к Царской Семье. Ничто его не поколебало: и в Екатеринбурге он был все таким же, все так же презрительно, резко отвечал красноармейцам и советским комиссарам и не раз его простые слова заставляли замолкать советчиков. Они чувствовали, что этот матрос как-то выше, чем-то сильнее их и они боялись и ненавидели его. Не случайно он был расстрелян одним из первых». Участвовал в церковных службах в Тобольске. Почитается Русской Православной Церковью Заграницей как мученик Климент.

Дневниковые записи П. Жильяра позволяют уточнить хронологию этого переезда:
(7/20 мая): «В половине двенадцатого мы уезжаем из дома и садимся на пароход “Русь”. Это тот же пароход, который восемь месяцев тому назад привез нас вместе с Их Величествами. […] Мы покидаем Тобольск в пять часов».
(9/22 мая): «Мы приезжаем утром в Тюмень».


П. Жильяр, доктор В.Н. Деревенко и Ч. Гиббс.

И на этот раз, как и несколько месяцев назад (в августе 1917 г.), Царские Дети проплывали мимо села Покровского. Свидетельство этого события – фотография, сделанная с борта парохода «Русь» Ч.С. Гиббсом.


Село Покровское, сфотографированное 8/21 мая 1918 г. Ч. Гиббсом.

Наконец в Тюмени произошла последняя встреча Царственных Мучеников с домашними Царского Друга. Об этом повествуют две дневниковые записи М.Г. Соловьевой, урожденной Распутиной.


Трап с парохода «Русь», на котором Царские Дети с прислугой прибыли в Тюмень. Утро 9/22 мая 1918 г. Снимок Ч. Гиббса.

(9 мая): «Какое счастье выпало на мою долю. Сегодня я видела Детей, случайно совершенно. Пошла на пристань за билетами, вижу стоит пароход, никого не пустили. Я пробралась к кассе чудом, и вдруг в окне парохода Настя [графиня А.В. Гендрикова] и Маленький [Цесаревич Алексий] увидели меня, страшно были рады. Это устроил Николай чудотворец, сейчас я и Боря едем в Абалак».


Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова (1886†1918), фрейлина Императрицы. Отбыла с Царской Семьей в Тобольск, где преподавала Царским Детям историю, а потом последовала с ними в Екатеринбург, где сразу же по прибытии, 23.5.1918, на вокзале была разлучена с Царственными Узниками и заключена в тюрьму, в больничную камеру. 20 июля (н.ст.) была отправлена в Пермь, где в составе группы из 10 человек на ассенизационном поле за городом была зверски убита (4.9.1918 н.ст.). Почитается Русской Православной Церковью Заграницей как мученица Анастасия.
На фотографии Ч. Гиббса графиня А.В. Гендрикова снята в Тобольске.

(10 мая): «Вчера проезжали мимо нас, наши все были на берегу. Тяжело было с ними расставаться. Я плакала очень. Не успели слова сказать, т.к. пароход остановился на одну минуту. Берега здесь ужасно скучные, природа скудная. Дождь идет, ветер. Живу мысленно с моими дорогими. Как жалко, что их там нету в Т[обольске]».

Продолжение следует.


С.М. Прокудин-Горский. Правый берег Иртыша у Тобольска с юго-востока. 1912 г.

«Долго стояли перед домом Нашего Друга»

Тем временем Августейшим Узникам предстоял новый путь: в Екатеринбург, дорога в который вновь пролегала через Покровское – родину Их Друга.
Предвосхищая Свою встречу с домочадцами Г.Е. Распутина, Царица писала 8 апреля 1918 г. А.А. Вырубовой из Тобольска: «Дорога мимо дома Нашего Друга идет уж очень безпокойно для П.Ф. [Распутиной]». И вновь обратимся к дневникам Царя и Царицы:
(13 апреля): «В 4 часа утра простились с дорогими Детьми и сели в тарантасы […] Погода была холодная с неприятным ветром, дорога очень тяжелая и страшно тряская от подмерзшей колеи. Переехали Иртыш через довольно глубокую воду. Имели четыре перепряжки, сделав в первый день 130 верст. На ночлег приехали в с. Иевлево. Поместили в большом чистом доме; спали на своих койках крепко».
(13 апреля): «Холодно, пасмурно и ветрено. Переправились через Иртыш. […] Дорога просто ужасная, замерзшая земля, грязь, снег, вода до живота лошадей. Жутко трясло, болит всё тело. […] В 8 [часов] добрались до д. Иевлево, где мы провели ночь в доме, в котором раньше был деревенский магазин».
(14 апреля): «Встали в 4 ч., т.к. должны были ехать в 5 ч., но вышла задержка. […] Перешли Тобол пешком по доскам, только у другого берега пришлось переехать сажень 10 на пароме. […] День настал отличный и очень теплый, дорога стала мягче; но все-таки трясло сильно, и Я побаивался за Аликс. В открытых местах было очень пыльно, а в лесах грязно. В с. Покровском была перепряжка, долго стояли как раз против дома Григория и видели всю его семью, глядевшую в окна».


Памятный знак, установленный в с. Покровском на том месте, где перепрягали лошадей, на которых везли в Екатеринбург Царственных Мучеников.

(14 апреля): «Лазарево Воскресение. Встали в 4 [часа], пили чай, упаковывались, пересекли реку в 5 [часов] пешком по дощатому настилу, а затем – на пароме. […] Прекрасная погода, дорога жуткая. […] Около 12 [часов] приехали в Покровское, сменили лошадей. Долго стояли перед домом Нашего Друга. Видели его семью и друзей, выглядывающих из окна».
«Мне передавали, – давал показания колчаковскому следствию начальник охраны Царской Семьи в Тобольске полковник Е.С. Кобылинский, – что у дома стояла жена, у окна сидела дочь. Обе они крестили уезжавших».
Работавшая в доме Распутиных, уроженка Покровского А.И. Зотова рассказывала о том, что видела проезжавших через Покровское Царя и Царицу: «Грязь была, так у нас коней перепрягали, сначала мы все в окна повыглядывали, а потом их приказали закрыть…»


Дом Распутиных, нарисованный сопровождавшей Родителей Великой Княжной Марией Николаевной при проезде Августейших Узников села Покровского. 14 апреля 1918 г. Попавший к Матрене Распутиной, этот рисунок был опубликован ею в воспоминаниях, изданных в Париже в 1925 г.

Командир отряда, обезпечивавшего перевоз Царственных Мучеников из Тобольска, большевик Д.М. Чудинов вспоминал: «Пока перепрягали лошадей, вокруг меня собралась вся деревня: и стар, и млад. Лавина вопросов, куда повезут Николая? Запомнился старик с длинной седой бородой.
– Паря, ты уж будь добр, скажи, Бога ради, куда это Царя-Батюшку везут? В Москву, што-ль?
– В Москву, дедушка, в Москву.
[…] Отъезжая, слышу слова старика:
– Ну, слава Те, Господи, теперь будет порядок».

Продолжение следует.


Русская Царица.

«Осталась та береста в веках – верней гранита…»

В январе 1918 года из Тобольска Царицей было отправлено письмо, написанное на бересте по-церковнославянски.
Адресовано оно было Анне Александровне Вырубовой, которая не только сохранила эту священную реликвию, но и опубликовала ее, присовокупив к одному из изданий своих воспоминаний две фотографии этого послания из Сибири.
Переправлено оно было через Акима Ивановича Жука (1868†после 1917) – санитара, а затем фельдшера Царскосельского лазарета А.А. Вырубовой. Именно он выхаживал Анну Александровну после железнодорожной катастрофы 1915 г.
Известно также, что он был почитателем Г.Е. Распутина, а также то, что в 1917 г. подвергался допросам в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Аким Иванович был также передаточным звеном в переписке Царицы с Ее подругой.


Начало письма на бересте.

«16-го января 1918 года.
Милая, дорогая, возлюбленная сестрица Серафима.


14/27 ноября 1923 г. А.А. Вырубова действительно приняла монашеский постриг с именем Мария в Смоленском скиту Валаамского монастыря от рук настоятеля обители игумена Павлина. На этом снимке монахиня Мария запечатлена в вместе со своим духовником иеросхимонахом Ефремом (Хробостовым), своим восприемником.

От нежно любящего сердца поздравляю Вас, многолюбивая страдалица моя, с праздником Вашим. Да ниспошлет Вам Господь Бог всяких благ, доброго здоровья, крепость духа, кротость, терпение, силы перенести все обиды и гонение, душевную радость. Да осветит луч солнца ярко и ясно путь ваш жизненный. Сами погрейте всех любовью вашей. Да светит свет ваш в эти темные неясные дни. Не унывай, родимая, скорбящая сестра. Господь услышит Твои молитвы. Все в свое время. Молимся и мы за вас, богоизбранную сестру, вспоминаем вас. Уголок ваш убогий далек от нас. Все любящие вас в этом месте приветствуют вас, многолюбимая сестра.
Не судите плохим шрифтом написанное, ведь сестрица ваша малограмотная, болящая труженица, изучаю я писание молитв, но слабость зрения мешает моему рвению. Читаю творения святого отца нашего Григория Нисского, но туго идет: очень уж много о сотворении мiра.
И получила я от сестры нашей Зинаиды [Львовны Менштед/Манчтет, духовной дочери Г.Е. Распутина из Смоленска. – С.Ф. ] добрейшее послание, столько любви в каждом слове, все дышит душевным миром. Семья вами любимая в добром здоровьи: дети были больны детскими болезнями [краснухой. – С.Ф. ] – поправились, но младшая теперь слегла, но весела и не страдает. Господь благословил погодой, она у нас чудная, мягкая, так что сестрица ваша пташка гуляет и греется на солнце. Но когда большой мороз, тогда она прячется в свою келью, берет чулок свой и очки надевает. Сестра София [баронесса С.К. Буксгевден. – С.Ф .], которая недавно пришла, не оставлена, начальство не благоволило ее оставить там – приютилась она у попадьи со своей старушкой… другие сестры [М.Ф. Занотти, А.П. Романова и А.Я. Уткина. – С.Ф. ] тоже в разных местах.


Баронесса Софья Карловна Буксгевден (1883†1956) – фрейлина Императрицы. Приехала в Тобольск незадолго до Рождества 1917 г., задержавшись из-за операции аппендицита. Несмотря на разрешение, солдатский ко¬митет не допустил ее к Царственным Узникам. В ожидании соединения с Царской Семьей давала в Тобольске уроки английского языка с приехавшей с ней англичанкой. Позднее сопровождала Августейших Детей из Тобольска в Екатеринбург, где была насильно разлучена с Ними. Скончалась в Лондоне.
На фото баронесса С.К. Буксгевден снята рядом с Императорским поездом. Могилев, 6 мая 1916 г.

Многолюбимая, не устала Ты чтением этого письма. Пора кончать – все пошли в трапезную, я останусь дежурить у болящей рабы Божьей Анастасии. Рядом в келии сестра Екатерина [Е.А. Шнейдер. – С.Ф. ] дает урок.


Гофлектриса Императрицы Екаперина Адольфовна Шнейдер (1856†1918), родом из Прибалтики, после помолвки обучала Государыню (тогда еще Принцессу Аликс) русскому языку. Получила звание «придворной чтицы» (1905). Преподавала Цесаревичу и младшим Великим Княжнам русскую грамматику и математику. Сопровождала Царскую Семью в Тобольск, а потом Августейших Детей в Екатеринбург, где была разлучена с Царственными Узниками прямо на вокзале (23.5.1918 н.ст.), отправлена в Пермь (20.7.1918 н.ст.) и заключена в тюрьму. Убита (4.9.1918 н.ст.) вместе с графиней Гендриковой в составе 10 заложников «красного террора». Тело ее и гр. Гендриковой было найдено белогвардейцами 7.5.1919 (н. ст.) и погребено 16 мая по православному обряду в деревянном склепе на Ново-Смоленском кладбище в Перьми. Почитается Русской Православной Церковью Заграницей как мученица Екатерина.
На этой фотографии Ч. Гиббса Е.К. Шнейдер снята в Тобольске.

Вышиваем мы покрывалы, воздухи, на аналой покрывалы – сестры Татьяна и Мария особенно искусно вышивают, но рисунок нет больше.
Отец наш, Батюшка Николай, собирает нас по вечерам вокруг себя и читает нам вслух, а мы занимаемся рукоделием. Со своею кротостью и при телесном здравии, Он не пренебрегает в это тяжелое время колоть и пилить дрова для наших нужд, чистить дорожки со своими детьми.
Матушка наша Александра приветствует вас, многолюбимая сестра, и шлет вам свое материнское благословение и надеется, что вы, сестрица, хорошо поживаете в духе Христа. Тяжело вам живется, но дух тверд. 2 градуса мороза, тихо на улице. Добрая сестра Серафима. Будьте Богом хранимы, прошу ваших молитв. Христос с Вами.
Грешная сестра Феодора.

Господь помощник мой и защита моя. На Него уповает сердце мое и поможет мне.
Боже, ущедри ны, просвети лице Твое на ны и спаси нас.
Отцу Досифею земной поклон».

О священнике 131-го Сводного эвакуационного госпиталя иеромонахе Досифее (Разумове), настоятеле храма Божией Матери «Утоли моя печали» на Царскосельском Братском кладбище героев Великой войны, мы уже писали:

Что касается письма, то впервые оно было опубликовано в 1922 г. в четвертой книге издававшейся в Париже «Русской Летописи» вместе с воспоминаниями А.А. Вырубовой. В том же году там же оно вновь печаталось в составе отдельного издания мемуаров Анны Александровны. А на следующий год оно увидело свет в Берлине.


Молитва на бересте. Написана Императрицей. Отправлена подруге, «Сестрице Серафиме».

Одним из этих изданий пользовалась Манина Цветаева во время работы над «Поэмой о Царской Семье».
К работе над ней она приступила в 1929 году.
«Сейчас пишу большую поэму о Царской Семье (конец), – писала Марина Цветаева Р.Н. Ломоносовой 1 февраля 1930 г. – Написаны: Последнее Царское – Речная дорога до Тобольска – Тобольск воевод (Ермака, татар, Тобольск до Тобольска, когда еще звался Искер или: Сибирь, отсюда – страна Сибирь). Предстоит: Семья в Тобольске, дорога в Екатеринбург, Екатеринбург – дорога на Рудник Четырех братьев (там жгли). Громадная работа: гора. Радуюсь.
Не нужна никому. Здесь не дойдет из-за “левизны” (“формы” – кавычки из-за гнусности слова), там – туда просто не дойдет, физически, как все, и больше – меньше чем все мои книги. “Для потомства”? Нет. Для очистки совести. И еще от сознания силы: любви и, если хотите, – дара. Из любящих только я смогу. Потому и должна».
Присутствовавший на авторском чтении поэмы вспоминал: «Марина Ивановна объяснила, что мысль о поэме зародилась у нее давно, как ответ на стихотворение Маяковского “Император” . Ей в нем послышалось оправдание страшной расправы, как некоего приговора истории. Она настаивала на том, что уже неоднократно высказывала: поэт должен быть на стороне жертв, а не палачей, и если история жестока и несправедлива, он обязан пойти против нее.
Поэма была длинная, с описанием Екатеринбурга и Тобольска, напоминавшими отдельные места цветаевской “Сибири”. Почти все они показались мне очень яркими и смелыми. Чтение длилось больше часу, и после него все тотчас заговорили разом. Лебедев считал, что – вольно или невольно – вышло прославление Царя. Марина Ивановна упрекала его в смешении разных плоскостей – политики и человечности. Я сказал, что некоторые главы взволновали меня, они прозвучали трагически и удались словесно».
Полный текст поэмы утрачен. Отрывки публиковались по случайно сохранившимся фрагментам в черновых тетрадях.


Государыня с Дочерьми посещает один из полевых лазаретов.

Обитель на горе.
Молитва на коре.

Не знала та береза,
Дороги на краю,
Что в лютые морозы
ЗАТЕМ красу свою

– Сибирскую «корицу» –
Белила и спасала –
Чтоб русская Царица
На ней письмо писала

– За всё благодарю –
Небесному Царю.

Не знала та дорога,
С березой на краю,
Зачем седобородый
Старик – ножом – кору

Срезал. – Чтоб в келье тесной,
Рукою домовитой,
ГЕРМАНСКАЯ принцесса –
СЛАВЯНСКУЮ молитву

Чертила на листке
Сибирской бересты.

О чем она просила,
Канавы на краю…
Молитва за Россию:
За родину – ТВОЮ –

МОЮ… От мхов сибирских
По кипарисы Крыма:
За каждого злобивца –
И всё-таки любимца…

Тому, кто на Горе –
Молитва на коре…

Стояла та береза –
России на краю.
– За тын, за плен, за слёзы –
За всё благодарю.

А если мало – плену,
А если много – тыну…
Сам назови мне цену…
А если скажешь: сына

Под кончиком пера
Коробится кора…

Стояла та Россия –
Обрыва на краю.
– И если скажешь – СЫНА… –
За ВСЁ благодарю.

Горит, Горит береста…
Летит, летит молитва…
Осталась та береста
В веках – верней гранита.
1929-1936.

Продолжение следует.


С.М. Прокудин-Горский. Вид на г. Тобольск от Успенского собора с северо-западной стороны. 1912 г.

«Соединимся в молитвах»

И в год, когда пламя металось
На знамени тонком,
В том городе не улыбалась
Царица с Ребенком…

И я задыхаюсь в безсилье,
Спасти Их не властна,
Причастна беде и насилью
И злобе причастна.
Нина КОРОЛЕВА.

17 декабря 1917 г. исполнился год со дня мученической кончины Г.Е. Распутина.
«Надеюсь, – писала Царица 9 декабря А.А. Вырубовой, – что письмо 17 получишь, соединимся в молитвах. […] После годовщины по-Моему Господь умилосердится над родиной».


Снимок из французского издания «L`Illustration». 1921 г.

И далее в том же письме: «17-го все молитвы и мысли вместе, переживаем опять все. Были утром у обедни, такое утешение. […] За упокой дала записочку в нашей церкви (и чувствовала таким образом – соединяюсь со всеми, крест его [Г.Е. Распутина] был у нас и во время всенощной лежал на столе)».
Тот самый золотой крест, снятый с тела Царского Друга.


У губернаторского дома. Справа Цесаревич Алексий Николаевич, офицер охраны и Император Николай II. Слева Великие Княжны. Фото из французского издания «L`Illustration». 1921 г.

Были и другие незабываемые тобольские впечатления…
«…Мы все, – сообщала 9 января 1918 г. Государыня А.А. Вырубовой, – видели одного, который мог бы быть брат Нашего Друга. Папа [Государь] его издали заметил, высокий, без шапки, с красными валенками, как тут носят. Крестился, сделал земной поклон, бросил шапку на воздух и прыгнул от радости. […] Подумай, тот […] странник был здесь осенью, ходил со своим посохом, передал Мне просфору через других».


Георгий Павельев (приемный сын Ч. Гиббса) с сибирскими валенками (пимами), принадлежавшими Императору Николаю II. Оксфорд. 1980-е гг.

«Тот странник», учитывая «свой посох» – уж не царелюбивый ли это Василий Босой (Ткаченко), как известно, исчезнувший именно в 1918 г. вместе со своим знаменитым увенчанным крестом железным посохом-копьем?
Или речь идет о названом «брате Нашего Друга»? Возможно, после устранения лакуны в письме Государыни, сделанной при публикации адресатом, дело как-нибудь прояснится.


Губернаторский дом. Рисунок из книги С.В. Маркова «Покинутая Царская Семья» (Вена. 1928).

Особое место среди Царских подарков этого времени занимали двусторонние серебряные образки, на одной стороне которых было изображение святителя Иоанна Тобольского, на другой – иконы Божией Матери.


Лицевая и оборотная стороны шейного двустороннего образка с изображением Тобольской иконы Божией Матери и святителя Иоанна, вручавшейся в 1917-1918 гг. Их Величествами сохранившим верность Им людям.

Известно, что такие иконки получили А.А. Вырубова, С.В. Марков, З.С. Толстая и другие. Корнет Крымского Ея Императорского Величества Государыни Александры Феодоровны конного полка С.В. Марков, приезжавший к Царственным Узникам в Тобольск, получил, по его словам, «от имени Ея Величества благословение в виде иконки св. Иоанна Тобольского с одной стороны, а с другой с изображением Абалакской Божьей Матери».
Однако фотография этого медальона, помещенная в его книге между страницами 320 и 321, показывает нам образ, ничего общего не имеющей с Абалакской иконой Божией Матери, принадлежащей, как известно, к типу «Знамение». В действительности на иконе изображена Тобольская (Черниговско-Ильинская) чудотворная икона, на молитве перед которой и скончался святитель Иоанн. (В «Описи иконам, найденным при осмотре дома Ипатьева», значилось два Тобольских образа Божией Матери, принадлежавших Царственным Узникам.)


Иконы Царственных Мучеников, найденные в Ипатьевском доме. Слева образы Божией Матери «Знамение», в центре – святителя Иоанна Тобольского, справа – св. праведного Симеона Верхотурского. Фото Н. Введенского из архива генерала М.К. Дитерихса.

Один из таких шейных образков получил бывший Военный министр генерал В.А. Сухомлинов, в 1915 г. отстраненный от своей должности и арестованный, будучи несправедливо (как выяснилось потом) обвиненным в измене.
«Я знаю одного старика, – писала, Сама находясь в узах, Императрица, – который долго сидел (в тюрьме), выпустили, опять сидит, и он стал светлым, глубоко верующим и любовь к Государю и веру в Него и в Бога не терял. Если награда не здесь, то там в другом мiре, и для этого мы и живем».

Свой образок с иконой святителя Иоанна Тобольского генерал получил при необычных обстоятельствах. Приведем дошедший до нас его рассказ об этом: «Когда я сидел в Петропавловской крепости – бедный мой Государь находился в Тобольске – тоже в заточении. На одной из прогулок внутри Трубецкого бастиона, которая сопровождалась часовым, этот последний поспешно сунул мне в руку какую-то бумажку, в которой оказался небольшой металлический, круглый образок. На одной стороне его находилось изображение Богородицы с подписью: “Обр. Тобольск. Бож. М.”, а на другой – митрополит и надпись: “Св. Иоанн Митр. Тобол.” Когда я уже был заграницей, лицо, имевшее сношение с Тобольском во время нахождения там Царской Семьи, меня спросило, – получил ли я благословение Государя, которое послано было мне из Сибири?»


Губернаторский дом во время пребывания в нем Царской Семьи. На балконе видны Великие Княжны Мария и Анастасия Николаевны. Фото П. Жильяра. Собрание Музея «Наша эпоха» (Москва).

Одно время, надеясь на освобождение с помощью верных офицеров, Царица-Мученица пожелала объединить их в «Братство святого Иоанна Тобольского», созданное в августе 1917 г. и возглавлявшееся зятем Распутина, поручиком Борисом Николаевичем Соловьевым.


Этот снимок был сделан П. Жильяром с балкона дома Корнилова. Как и предыдущая, эта фотография впервые была опубликована в 1921 г. во французском издании «L`Illustration». Собрание Музея «Наша эпоха» (Москва).

«Я благодарна Богу, – писала Государыня Б.Н. Соловьеву 24 января 1918 г., – за исполнение отцовского и Моего личного желания: Вы муж Матреши. Господь да благословит ваш брак и пошлет вам обоим счастие. Я верю, что вы сбережете Матрешу и оградите от злых людей в злое время».
«Глубоко признателен, – писал на следующий день в ответном письме Б.Н. Соловьев, – за выраженные чувства и доверие. Приложу все силы исполнить Вашу волю сделать Мару счастливой».

Продолжение следует.


Дом на углу улиц Сергиевской/Чайковского (№ 83) и Потемкинской, в котором в 1917 г. в Петрограде жили Соловьевы.

«Матрёша вышла замуж…»

В Тобольске Царской Семье многое напоминало об Их Друге.
Именно здесь Они узнали о кончине духовника Григория Ефимовича – старца Макария (Поликарпова). «Отец Макарий, – писала Императрица А.А. Вырубовой, – значит тоже ушел в лучший мiр? Но там он ближе к Нам, чем на земле».
Тут же Они часто вспоминали оставшихся в живых членов семьи Г.Е. Распутина, не вернувшихся тогда еще на родину, в Покровское.
«Поцелуй от Меня Прасковью и детей», – писала Государыня 24 ноября А.А. Вырубовой.
«Матреша, – сообщала Она 29 ноября Ю.А. Ден, – вышла замуж, они сейчас все в Петрограде, а брат на фронте».


Матрена Григорьевна Соловьева, урожденная Распутина. Снимок из газет.

Великая Княжна Татьяна Николаевна просила А.А. Вырубову (9.12.1917): «Передай, душка, привет Маре…»
Действительно, дочь Григория Ефимовича, Матрена 22 сентября в Петрограде обвенчалась с офицером Борисом Николаевичем Соловьевым (1893†1926), сыном давнего приятеля ее отца синодального казначея.


Борис Николаевич Соловьев. Октябрь 1917 г.

По свидетельству М.Г. Распутиной, брак был заключен «по совету мамы, а главным образом помня желание отца и Государыни».
По ее словам, «свадьба была справлена на средства мужа. Посаженным отцом у нас был […] [А.Э. фон] Пистолькорс. Из приглашенных были генеральша Гущина и Мария Георгиевна Сазонова…»
Всё это были близкие Г.Е. Распутину люди.
«После свадьбы, – рассказывал Б.Н. Соловьев, – мы отправились в свадебное путешествие, были в Покровском, Симбирске и возвратились в Петроград уже после большевицкого переворота».
Поселились Соловьевы на Сергиевской в доме В.П. Лихачева. Хотя возведен он был еще в 1870 г., перестроили его в 1900 г., а интерьеры поменяли и вовсе в 1916-м.


Деталь фасада дома на Сергиевской.


Интерьеры лестничной клетки.


И.И. Манухин – выпускник 1910 г. Николаевской мужской гимназии в Царском Селе. Фотоателье «К.Е. фон Ган и Ко».

Будучи известным иммунологом, И.И. Манухин был личным врачом М. Горького, вместе с которым, после февральского переворота 1917 г., пытался втереться в доверие к А.А. Вырубовой для того, чтобы установить контроль над Царской Семьей.


И.И. Манухин и А.М. Горький. Мустамяки. Август-сентябрь 1914 г.

Выполнение этой задачи облегчала занимаемая им в то время должность: с 21 апреля 1917 г. он состоял врачом Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства.
В предпереворотные дни 1917 г. квартира Манухина служила постоянным местом ночлега для революционных деятелей. (Иван Иванович входил в комитет уполномоченных дома на Сергиевской.)


И.И. Манухин, Ф.И Шаляпин и А.М. Горький.

В немалой степени способствовало этому его расположение – в двух шагах от Таврического дворца, где в то время заваривалась вся эта каша.
Кого здесь только не было: Церетели, Чернов, Керенский, Луначарский, Гучков, Князь Императорской Крови Гавриил Константинович, Гиппиус, Горький...
В июльские дни 1917 г. в этой квартире скрывался Ленин.


Слева направо: Е.Ф. Крит, Л.И. Крундишева, М.Ф. Андреева и Т.И. Манухина (супруга И.И. Манухина и сестра Л.И. Крундишевой) наблюдают за игрой в городки. Мустамяки. Весна 1914 г.

Из свидетельств современников известно, что в 1917 г. И.И. Манухин познакомился с жившими в его доме супругами Б.Н. и М.Г. Соловьевыми и вдовой Царского Друга – Прасковьей Федоровной, снимавшими квартиру у Елены Семеновны Орановской, жены генерал-лейтенанта Свиты ЕИВ Н.А. Орановского. До этого в квартире жил князь М.М. Андроников.


Генерал Николай Алоизович Орановский (1869†1935).

После прихода к власти большевиков Елена Семеновна Орановская, урожденная Урсатти вместе с супругом эмигрировала во Францию, закончив свои дни 5 мая 1970 г. в Русском доме в Ментоне (департамент Приморские Альпы).


В 1916 г. генерал-лейтенант Н.А. Орановский был инспектором артиллерии 13-го армейского корпуса. Скончался он в 1935 г. в Монте-Карло (Монако).

Свидетельство о знакомстве И.И. Манухина с Соловьевыми содержится в дневниковых записях Д.В. Философова 1917 года.
Под 16 ноября сделана, например, такая запись:
«12 ноября мы с Иваном Ивановичем обходили жильцов. От имени домового комитета призывали их к исполнению “гражданского долга”.
В одной из “богатых” квартир к нам вышел “гулящий” молодой человек в штатском и просил пройти к нему в кабинет. Это был офицер Соловьев, женатый на дочери Распутина. Вдова Распутина живет у него на квартире. Квартиру он переснимает у “генеральши” Орановской. Эта генеральша в прошлом году сдавала ее кн. Андроникову. Его арестовали у нас в доме.
Соловьев обратился к нам с жалобой. По его словам, управляющий потребовал, чтоб он покинул квартиру. Иначе грозит погром. Кроме того, швейцар в самой резкой форме запретил знаменитой Вырубовой посещать квартиру Соловьева. Соловьев просит у домового комитета “защиты”.


Могила И.И. Манухина и его жены Татьяны Ивановны (1885–1962), урожденной Крундишевой на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Мы оба были возмущены поведением управляющего и обещали расследовать дело. Вчера происходило это “расследование” в присутствии домового уполномоченного и Манухина. Оказалось, что Соловьев в общих чертах прав. Управляющий извивался, как угорь, и говорил, что он действовал в интересах дома и его жильцов. “В такие тревожные дни” квартиранты, подобные Соловьеву, по его мнению, опасны.
Я ему сказал, что надвигаются еврейские погромы, а поскольку еврейские жильцы тоже будут опасны […] нам очень неприятно и т. п. Управляющий (еврей) извивался как угорь. Мы единодушно выразили ему “порицание”».

Продолжение следует.


С.М. Прокудин-Горский. Верхняя часть ограды Успенского собора в Тобольске. 1912 г

На тобольскую пристань Царская Семья ступила 13 августа, в день отдания праздника Преображения. Новым Их жилищем стал губернаторский дом, в котором, в бытность здесь губернатором Н.А. Ордовского-Танаевского, останавливались А.А. Вырубова и Ю.А. Ден, приезжавшие в 1916 г. для поклонения святителю Иоанну Тобольскому.


Губернаторский дом в Тобольске. Справа Благовещенская церковь, в которую ходила на службу Царская Семья. Дореволюционный снимок.

Государыня обещала Ордовскому, что они с Государем непременно приедут в Тобольск к мощам Святителя осенью 1917 года. И вот как пришлось…


Дом тобольского губернатора (слева) и особняк, принадлежавший купцам-рыбопромышленникам и пароходовладельцам Корниловым, в котором размещались Царские слуги. Дореволюционная открытка.

«Заняли второй этаж, – написал Царь в дневнике, – столовая внизу. В 12 час. был отслужен молебен и священник окропил все комнаты Св. водой».


Современный вид тех же зданий.

Из дневника Государыни: «В 12 молебен, пели четыре монахини из... монастыря. Настоятельница подарила Ники образ свят. Иоанна (Максимовича)».
Речь идет о настоятельнице Иоанно-Введенского Междугорного женского монастыря игумении Марии (Дружининой).


Иоанно-Введенская Междугорная женская обитель, монахини которой пели на клиросе во время богослужений в губернаторском доме. Фото Пьера Жильяра. Было опубликовано впервые во французском издании «L`Illustration» в 1921 г. Собрание Музея «Наша эпоха» (Москва).

Постепенно Царственным Узникам удалось наладить церковную жизнь. «Устроились уютно с нашими образами и лампадками в углу залы…», – сообщала Царица в одном из писем.


Спальня Великих Княжон в губернаторском доме.

В праздничные или воскресные дни Они непременно бывали за Литургией (или обедницей), накануне – за всенощной. Службы проходили сначала в доме, в большом зале на втором этаже. Затем иногда Им разрешалось ходить в соседнюю Благовещенскую церковь.


Настоятель тобольского Благовещенского храма протоиерей Алексий Васильев перед престолом домовой церкви в большом зале губернаторского дома. Рождество 1917 г. Фото Ч. Гиббса.

«В эти дни, – свидетельствовал П. Жильяр, – все вставали очень рано и, когда были в сборе во дворе, выходили сквозь маленькую калитку, ведущую в общественный сад, через который шли между двух рядов солдат.
Мы всегда присутствовали только у ранней обедни и оказывались в едва освещенной церкви почти одни; народу доступ в неё был строжайше запрещен. На пути туда или обратном мне часто случалось видеть людей, которые крестились или падали на колени при проходе Их Величеств.
Вообще жители Тобольска оставались очень привязаны к Царской Семье, и нашим стражам пришлось много раз не допускать стояния народа под окнами и не позволять снимать шапки и креститься при проходе мимо дома».


Иконы и вещи Царской Семьи, обнаруженные во время следствия в Екатеринбурге в 1918 г. Фото Н. Введенского из архива генерала М.К. Дитерихса.

То же подтверждал и камердинер Государыни А.А. Волков: «Вблизи церкви стояли кучки простонародья, плакавшего и часто становившегося на колени при проходе Царской Семьи. В самую церковь во время обедни, служившейся с 8 до 9 часов, никто посторонний не допускался».
«Живя в теле, – так писал о пребывавших в узах Царственных Мучениках архиепископ Леонтий Чилийский, – Они были в те дни как бы вне его. До такой высоты духовной мы не знаем, кто поднимался из Царей, особенно последних».

Продолжение следует.

6 октября 2016 г. в день зачатия честного, славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна и Прославление свт. Иннокентия, митр. Московского (1977). Глава Союза Православных Хоругвеносцев, Председатель Союза Православных Братств Леонид Донатович Симонович-Никшич с братчиками и заместитель Председателя Наградного Комитета Международной награды общественного признания «Слава России», начальник Войсковой Православной Миссии Игорь Евгеньевич Смыков побывали в гостях у знаменитого православного писателя - историка, агиографа Сергея Владимировича Фомина, известного в православных кругах по составленному им сборнику пророчеств святых и православных мыслителей «Россия перед Вторым Пришествием».

По решению Наградного Комитета Международной награды общественного признания «Слава России» заместитель председателя Наградного Комитета, начальник Войсковой Православной Миссии Игорь Евгеньевич Смыков вручил орден Святого Страстотерпца Царя Николая Сергею Владимировичу Фомину.

Высокой международной православно-монархической награды видный православный писатель - историк был удостоен за многолетние усердные труды во славу Русской Православной Церкви, верность историческим традициям Российской Имперской Государственности, и в связи со 400 - летием воцарения Дома Романовых в России.

Орден «Святой Страстотерпец Царь Николай» является особо значимой международной церковно — общественной наградой.

Среди кавалеров Ордена - Его Святейшество Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, Первоиерарх РПЦЗ митрополит Иларион, управляющий делами Русской Православной Церкви митрополит Санкт - Петербургский и Ладожский Варсонофий, митрополит Владивостокский и Приморский Вениамин, ряд видных иерархов и священнослужителей РПЦ МП, митрополит Черногорский и Приморский Амфилохий, схиархимандрит о. Илий (Ноздрин), Его Королевское Высочество Кронпринц Югославии Александр Второй Карагеоргиевич, правнук Эрцгерцога Франца Фердинанда Его Светлость Князь Лео фон Гогенберг, всемирно известные кинорежиссеры Эмир Кустурица и Никита Михалков, народный артист России Александр Михайлов, православные историки и писатели Александр Боханов, Борис Галенин, Юрий Воробьевский, Петр Мультатули, другие видные патриоты России, главы иностранных государств.

Юбилейная медаль « В память Великой войны» — «За многолетние миссионерские и просветительские труды, любовь к Богу, верность Царю и Отечеству» была вручена супруге писателя Тамаре Ивановне Фоминой.

Награждение состоялось после молитвы перед чтимой святыней Русского православного мира - Чудотворной мироточивой иконы Царя Николая Второго.

Эта чудотворная святыня много лет путешествует по разным епархиям и православным приходам России, ближнего и дальнего зарубежья, неся исцеления и Божию помощь людям, обращающимся с молитвой к Богу и Царю-Страстотерпцу.

Первообраз московской мироточивой иконы Царя-Мученика был написан в 1996 г. в США, в Калифорнии иконописцем Павлом Тихомировым по заказу представителей Русской Православной Церкви Заграницей. Государь изображен в священных коронационных одеждах, с крестом на груди и знаками царского достоинства - со скипетром и державой в руках. В верхних углах иконы - клейма с изображениями святого праведного Иова Многострадального, в день памяти которого 6/19 мая 1868 г. родился Государь, и святителя Николая Чудотворца, в честь которого Он был крещен. Внизу подпись: «Сия святая икона написана к прославлению Царя-Мученика в России» (Царственные страстотерпцы были прославлены Русской Церковью Заграницей в 1981 году, а Русской Православной Церковью Московского Патриархата в 2000 году). Икона имеет торжественный и праздничный вид.

В 1997 году цветные литографии этой иконы были привезены из США в Россию и разошлись по православным приходам и семьям. Одна из них, подаренная московскому врачу — хирургу Олегу Ивановичу Бельченко, источила миро в день годовщины октябрьского переворота, 7 ноября 1998 года. С того времени благоуханное миро начало ежедневно истекать от образа. Особенно сильно благоухание и мироточение иконы происходит в памятные дни Царской Семьи. Миро зачастую истекает не только от иконы, но и поверх стекла киота.

В 1990-е годы икона еще не канонизированного Русской Православной Церковью Государя приносилась во многие храмы по благословению трех старцев - духовника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Кирилла (Павлова), протоиерея Николая Гурьянова с острова Залит и Валаамского старца иеросхимонаха Рафаила (Берестова).

Народное почитание Царя-мученика подготовило канонизацию Царской Семьи в лике святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 20 августа 2000 года в возрожденном Храме Христа Спасителя в Москве и облегчило процесс воссоединения двух частей Русской Церкви - РПЦ и РПЦЗ в мае 2007 года.

В последние годы икона пребывает в России и хранится представителями Войсковой Православной Миссии.

Икона была принесена более чем в пятьдесят епархий и ряд стран - Германию, Австрию, Сербию, Францию, Черногорию, Грецию. Святой образ обильно источает миро по молитвам верующих об Отечестве, о Русском народе в России и рассеянии, с ней связаны исцеления людей от разных недугов, онкологических заболеваний и разрешение сложных жизненных ситуаций.

9 мая 2016 г. эту икону было доверено пронести прокурору Крыма Наталье Владимировне Поклонской в шествии в рядах «Бессмертного полка» в г. Симферополе.

При вручении ордена Государя Игорь Смыков, в частности, сказал:

- «Дорогой Сергей Владимирович! Сегодня мы вручаем Вам орден Святого Страстотерпца Царя Николая. Это непростая, а духовно - мистическая награда, своего рода видимый земной знак принадлежности к Ордену Царя - Мученика.

В 1994 г. мне в руки попала Ваша «Россия перед Вторым Пришествием». Я прочел ее взахлеб, много раз вдумчиво перечитывал. Этот Ваш труд стал моей настольной книгой на многие годы.

Я прочел почти все Ваши книги и являюсь искренним Вашим читателем.

Сердечно благодарю Вас от себя лично и от многих Ваших читателей за Ваши труды на Царской ниве, Ваш вклад в возрождение православно - монархического самосознания Русского народа огромен, и быть может, по достоинству будет оценен более в грядущей Царской России.

Мы вверим в восстановление Русской Православной Самодержавной Монархии в России, согласно пророчеств и предсказаний святых, доколе окончится епитимия Русскому народу и когда будет на то воля Господа Бога.

Особая благодарность Вам за труды о Царском Друге Григорие Ефимовиче Распутине, оклеветанном и убиенном исконными врагами Православия и России».

Глава Союза Православных Хоругвеносцев также поздравил Сергея Владимировича Фомина с высокой православно - монархической наградой, отметив его огромный вклад в Царское Дело.

Сергей Фомин тепло поблагодарил Наградной Комитет за свое награждение, выступив с речью, в которой рассказал о своем непростом жизненном пути и творчестве, непростой судьбе написанных им книг, о старцах протоиерее Николае Гурьянове и архимандрите Кирилле (Павлове), благословивших его на труды.

Официальная часть завершилась обедом, который прошел в теплой и дружественной обстановке.

НАША СПРАВКА:

Сергей Владимирович Фомин
(24 ноября 1951)
Русский православный писатель, историк, публицист. Закончил исторический факультет МГУ в 1980 году.

Начинал в 1980-е годы как историк-краевед и пушкинист (публикации и разыскания о «кишиневском периоде» жизни Пушкина, монография «Кантемиры в изобразительных материалах»). В начале 1990-х выступил как редактор-составитель альманахов «Град-Китеж» (1992) и «К Свету» (1993), сочетавших церковно-историческую тематику с историософскими вопросами.
Фомин широко известен как автор-составитель сборника церковных пророчеств о грядущем «Россия перед Вторым Пришествием» — труда, объём которого рос с каждым новым изданием (1993, 1994 — однотомные; 1998 — двухтомник). В дальнейшем Фомин продолжил церковно-исторические документальные исследования, посвящённые архиереям и церковным деятелям. Под его редакцией и с его комментариями изданы труды и мемуары (некоторые впервые) митрополита Нестора (Анисимова), епископа Арсения (Жадановского), о. Сергия Дурылина, о. Константина Ровинского, схиигумении Фамарь (Марджановой), архимандрита Константина (Зайцева), Н. Д. Тальберга. Фомин собрал и прокомментировал наиболее полный на сегодняшний день сборник о ныне прославленном в лике святых протоиерее Алексее Мечеве («Пастырь Добрый». 1997), включающий все выявленные в настоящее время проповеди и письма этого московского старца и воспоминания о нем.
Особое место в исследовательской и издательской деятельности Фомина принадлежит Царской теме. Под его редакцией вышли сборник духовных песнопений и молитвословий Царя Иоанна Васильевича; книги игумена Серафима (Кузнецова) «Православный Царь-Мученик» (1997); С. В. Маркова «Покинутая Царская Семья» (2002); И. П. Якобия «Император Николай II и революция» (2005). Им же составлены сб. писем дневников и воспоминаний о Царице Мученице Александре Феодоровне («Скорбный Ангел». 2005), а также «Царский сборник» (2000), включающий службы и акафисты Царственным Мученикам и Помянник. Наконец, им (главным образом на основе зарубежных эмигрантских источников) написана работа о том, кем считали праведного старца Феодора Козмича Томского Императоры и другие Члены Царского Дома (2003).
Значительная часть работ посвящена различным вопросам биографии Г. Е. Распутина и имеет апологетический характер в его отношении.
Издательским Советом Русской Православной Церкви 21 октября 2003 г. книге «Страж Дома Господня» присужден Диплом I степени в номинации «Книга — событие года». В 2005 г. «во внимание к трудам в святом деле возрождения и развития Православия на Камчатке» писатель вместе с супругой Тамарой Ивановной были награждены Архиепископом Петропавловским и Камчатским Игнатием Архиерейской Грамотой. По итогам 2007 г. Фомин был награжден Дипломом лауреата премии «Просветитель» имени Святителя Иннокентия (Вениаминова), епископа Камчатского, Алеутского и Курильского, митрополита Московского и Коломенского, «за выдающийся личный вклад в дело увековечения имени Святителя Нестора (Анисимова), активную и талантливую популяризацию во Всероссийском масштабе и за рубежом трудов Камчатского Апостола». Фомин является членом Петропавловск-Камчатской епархиальной комиссии по подготовке документов по канонизации Владыки Нестора.

Кантемиры в изобразительных материалах (1988)
«Пером и мечом сотруждаяся…» (1990)
«Россия перед Вторым Пришествием» (1994)
«Их пепел в наших сердцах». Царская семья и Григорий Распутин. Ритуальный характер убийства Григория Распутина
«Неизвестный Нилус» (1995), совместно с Р. В. Багдасаровым
Кровью убеленные. Мученики и исповедники Северо-Запада России и Прибалтики (1940—1955). Мартиролог православных священнослужителей и церковнослужителей Латвии, репрессированных в 1940—1952 гг. Жизнеописания и материалы к ним (1999), совместно со свящ. Андреем Голиковым
Царский сборник (1999)
«…И даны будут Жене два крыла». Сб. к 50-летию Сергея Фомина (2002)
«Последний Царский святой. Святитель Иоанн (Максимович), митрополит Тобольский, Сибирский чудотворец. Житие. Чудеса. Прославление. Служба. Акафист» (2003)
Святой Праведный старец Феодор Томский (2003)
«Страж Дома Господня. Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский) Жертвенный подвиг стояния в истине Православия» (2003)
«Апостол Камчатки. Митрополит Нестор (Анисимов)» (2004)
Боролись за власть генералы… и лишь Император молился» (2005)
«Скорбный ангел. Царица-Мученица Александра Новая в письмах, дневниках и воспоминаниях» (2005)
«На Царской страже» (2006), сборник статей
Царица Небесная — Державная Правительница Земли Русской. Коломенская икона Божией Матери «Державная». Службы. Акафисты. Молитвы. Сказания. Свидетельства (2007)
Граф Келлер (2007)
«Золотой клинок Империи». Свиты Его Императорского Величества генерал от кавалерии граф Федор Артурович Келлер. Изд. 2-е, испр. и доп. (2009)
Грозный Царь Иоанн Васильевич (2009)
Царский сборник. Изд. 2-е, испр. и доп. (2009)
Григорий Распутин: расследование. Т. 1. Наказание Правдой (2007)
Григорий Распутин: расследование. Т. 2. «А кругом широкая Россия…» (2008)
Григорий Распутин: расследование. Т. 3. «Боже! Храни Своих!» (2009)
Григорий Распутин: расследование. Т. 4. «Судья же мне Господь!» (2010)
Григорий Распутин: расследование. Т. 5. «Ложь велика, но правда больше...» (2010)
Григорий Распутин: расследование. Т. 6. «Страсть как больно, а выживу...» (2011)
«Ждать умейте!» К 60-летию Сергея Фомина: Сборник статей (2011)

Правда о первом русском царе: кто и почему искажает образ Государя Иоанна Васильевича (Грозного) (2010, 2012)

Дорогой наш Отец. Г. Е. Распутин-Новый глазами его дочери и духовных чад (2012)

Григорий Распутин: расследование. Т. 7. «Милые, дорогие, не отчаивайтесь» (2013)