После смерти отца Алеша Пешков стал жить в доме своего деда И СРАЗУ НЕ ПОЛЮБИЛ ЕГО. Самым родным человеком для него была его бабушка. Мальчик тянулся к людям и каким то неведомым чувством понимал, какой человек добрый, а какой злой.

Особенно заинтересовал Алёшу нахлебник, который снимал комнату рядом с кухней. Это был худощавый сутулый человек, с белым лицом, молчаливый, незаметный и совершенно одинокий. Одевался Хорошее Дело бедно, и всегда его одежда была измята, в заплатках. Над воротником его куртки торчал грязный ворот рубахи, штаны в пятнах и на босых ногах стоптанные туфли. Комната же его была так же неряшлива как и ее обитатель. Все эти детали описывающие нахлебника подчеркивают то что этот человек был совершенно одинок. В комнате у него стояли какие то бутылки, заполненные разноцветными жидкостями. Кругом валялись куски меди, прутья свинца. Он все время был занят, какими -то странными делами: паял, плавил, что- то взвешивал. Алёша тайком наблюдал за ним. Этот странный увлеченный человек, непохожий на всех кто окружал Алёшу, очень притягивал к себе.

У Хорошее Дело были добрые глаза, которые внимательно смотрели сквозь очки, Алёша понимал что добрый взгляд может быть только у доброго человека, и его тянуло к нему. Когда приглашали обедать или пить чай он неизменно отвечал:«Хорошее дело!». Бабушка Акулина Ивановна так и стала звать его в глаза и за глаза. Никто в доме не любил Хорошее Дело, все говорили о нем насмешливо, называли аптекарем, колдуном. Однажды Алёша подошел к нему, что он делает. Вместо ответа нахлебник пригласил его к себе, через окно. Но узнав, кто такой Алёша, Хорошее Дело пообещал сделать налиток на биту а в замен попросил не приходить к нему больше. Он знал что дедушка будет наказывать внука за такую дружбу-это обидело мальчика и он ответил: «Я и так не приду никогда». И все же Алешу тянуло к нему, странная дружба завязалась между Алешей и Хорошем Делом. Хорошее Дело, привил ему любовь к чтению книг, его эксперименты будили в мальчике любопытство. Всегда давал ценные советы.Однажды Алёша отправился с бабушкой на Сенную площадь за водой, и увидел как пятеро мещан бьют одного. Мальчик был потрясен увиденным и вбежав к нахлебнику стал взволнованно рассказывать. Тот выслушал и сказал: «Ты брат на этих случаях не останавливайся -это нехорошо запоминать. Этим советом он оберегал Алешу, боясь, что душа ребенка очерствеет. Бабушка в дождливые вечера устраивала чаепития.Приглашала всех и рассказывала разные сказки или истории. Одна история про Мирона-отшельника очень впечатлила Х. Д.. Всегда молчаливый, на этот раз он очень взволнованный вскочил и закричал:Знаете, это удивительно, Это надо записать, непременно! Это страшно верное, наше…» Глаза его были полны слёз.» записывай, что бабушка рассказывает.Это, брат, пригодится!-сказал он Алёше.Бабушка чувствовала что его влияние на внука велико и поэтому однажды ему предложили покинуть комнату, сказав что здесь будет жить Алешина мама.Это была неправда, все это понимали.За что тебя не любят? - спросил А. Х. Д. обнял его и ответил:» Чужой- понимаешь? Вот за это самое.Не такой…» Вечером ласково простившись со всеми, он уехал.Так кончилась дружба А. с первым человеком из бесконечного ряда людей в родной своей стране, - лучших ее людей.

Образы Алеши, бабушки, Цыганка и Хорошего дела в повести М. Горького «Детство». «Яркое, здоровое, творческое в русской жизни»
1. Повесть М. Горького «Детство». 2. Образ Алеши, главного героя повести. Автобио­графичность образа. 3. Образ бабушки. 4. Цыганок. 5. Хорошее дело.

Русский писатель, публицист и общественный деятель Максим Горький (Алексей Максимович Пешков) может быть назван одной из ключевых фигур в советской литературе.

Повесть «Детство» была создана в период между двух революций: после неудавшейся революции 1905-1907 годов и до Октября. Эта повесть автобиографична, в ней писатель предлагает читателю описание собственного детства в литературной обработке. Наиболее важными, на наш взгляд, образами в этом произведении являются образы Алеши, бабушки, Цыганка и Хорошего дела. Все они объединены одним: положительной окраской и теплым отношением к ним автора. Помимо прочего, эти герои повлияли на формирование характера Алеши.

Алеша, разумеется, - в определенной мере прототип самого Горького в детстве. Хотя бы по этой причине образ Алеши нуждается в тщательном рассмотрении. Что он из себя представляет?

С Алешей на страницах повести мы встречаемся в драматический момент его жизни: умер отец, и мальчик не может понять, что происходит, почему мать, растрепанная, рыдает, отец спит и словно улыбается: «...лежит мой отец, одетый в белое и необыкновенно длинный... доброе лицо темно и пугает меня нехорошо оскаленными зубами».

После смерти отца Алеша с матерью и бабушкой переезжает в Новгород, где живет семья матери. В доме деда Алеша столкнулся с темной жизнью «неумного племени»: «Дом деда был наполнен горячим туманом взаимной вражды всех со всеми, она отравляла взрослых, и даже дети принимали в ней живое участие». Жить в дедовском доме было нелегко. Дед, жестокий и жадный человек, был к тому же властным и не слишком счастливым. Алеша с трудом находит с ним общий язык. Дядья бессмысленно жестоки. И только с бабушкой мальчику было легко.

Бабушка, «круглая, большеголовая, с огромными глазами и смешным рыхлым носом; она вся черная, мягкая и удивительно интересная», с первой встречи привлекла мальчика к себе. Он сразу потянулся к этой доброй женщине. На Алешу появление бабушки произвело неизгладимое впечатление. Как рассказывает о себе, маленьком, Горький: «До нее как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет, связала все вокруг меня в непрерывную нить... и сразу стала на всю жизнь другом, самым близким сердцу моему». Бабушка - добрая и ласковая - всегда поможет и посочувствует. «...Она певуче говорила:

Господи, господи! Как хорошо все! Нет, вы глядите, как хорошо-то все!

Это был крик ее сердца, лозунг всей жизни». Мастер, Григорий, так отзывался о ней: «...она неправду не любит, не понимает. Она вроде святой...». И Алеша был согласен с такой точкой зрения.

Бабушка привила мальчику любовь к народным сказаниям, надежду на хорошую и светлую жизнь.

Еще один важный человек в жизни героя - Иван по прозвищу Цыганок. Цыганок - подмастерье в доме Алешиного деда. Это «квадратный, широкогрудый, с огромной кудрявой головой» веселый парень. Первое знакомство с ним как с человеком произошло у Алеши при драматичных обстоятельствах: дед решил его высечь. Цыганок, увидев, что «дед вошел в ярость», начал подставлять свою руку под прут. Цыганок признается в том, что он «жуликоватый». В восприятии Алеши Цыганок ассоциировался с героями русских народных сказок: «Я смотрел на его веселое лицо и вспоминал бабушкины сказки про Ивана-царевича, про Иванушку-дурачка». От бабушки Алеша узнал, что Цыганок - «подкидыш, раннею весной, в дождливую ночь, его нашли у ворот дома на лавке».

Цыганок и впрямь был жуликоватый. Он воровал не из бедности или жадности, а по причине молодецкой удали. Ему это было интересно, да и со стороны Алешиного деда он не встречал порицания. Только бабушка Алешина говорила, что Цыганок поступает плохо, боялась, что его могут поймать и избить.

Цыганок погиб, его задавило крестом.

Бабушка и Цыганок были Алешиной отдушиной в дедовом мрачном и жестоком доме. Эти два человека помогли ему научиться любить и жалеть людей, видеть зло и отличать его от добра. Оба добрые и ласковые, с распахнутой душой и добрым сердцем, они значительно облегчили жизнь мальчика одним своим существованием.

И еще об одном человеке, сыгравшем роль в формировании Алеши как личности, хотелось бы рассказать. С человеком по прозвищу Хорошее дело Алеша познакомился, когда дед продал старый дом и купил другой. В доме было множество людей, но мальчика больше всего заинтересовал Хорошее дело. Этот человек свое прозвище получил за привычку всегда, когда его приглашали пить чай или обедать, говорить: «Хорошее дело». В комнате Хорошего дела было множество книг и бутылок с разноцветными жидкостями. «С утра до вечера он, в рыжей кожаной куртке, в серых клетчатых штанах, весь измазанный какими-то красками... плавил свинец, паял какие-то медные штучки...». Хорошее дело был странным человеком. В доме его не любили, звали колдуном и чернокнижником. Но Алешу этот человек интересовал.

Хорошее дело занимался химическими опытами, был умен "и невероятно одинок. Странная дружба завязалась между мальчиком и Хорошим делом. Хорошее дело давал Алеше советы: «Настоящая сила - в быстроте движения; чем быстрей, тем сильней».

Вскоре дед Алеши выгнал Хорошее дело из дома, мальчик был этим огорчен, зол на деда и бабушку. Главный герой так говорил о дружбе с Хорошим делом: «Так кончилась моя дружба с первым человеком из бесконечного ряда чужих людей в родной своей стране, - лучших людей ее».

Итак, благодаря тому, что помимо злых, алчных и несчастных людей, закосневших в предрассудках, Алеша видел и добрых, умных, любящих, он смог стать Человеком с большой буквы. В детстве у него очень остро было восприятие зла и несправедливости, и благодаря окружавшим его любящим людям это чувство не переросло в обиду на весь окружающий мир. Алеша смог увидеть, что в любых обстоятельствах человек может оставаться человеком, не прогибаясь под сложный и жестокий мир.

Он разбирался сразу – кто злой, а кто добрый. По его мнению, настоящие добрые люди – это Цыганок и Хорошее Дело. Их он вспоминает очень часто, так как много разговаривал с ними. Как видит мальчик, Цыганок занимает в доме особое место. Дедушка не сердится на Него так, как на сыновей, говорит о том, что у Иванка золотые руки. Дядья не подшучивают над ним, разговаривают дружески, но за глаза насмешничают, называют вором и лентяем. Алешу это удивляет, но бабушка все объяснила: «Обоим хочется Ванюшку к себе взять, когда у них мастерские будут, вот они друг перед другом и хают его: дескать, плохой работник! Это они врут, хитрят. А еще бояться, что не пойдет к ним Ванюшка, останется с дедом, а дед – своенравный, он и третью мастерскую с Иванкой завести может, – дядьям-то это невыгодно будет». По субботам девятнадцатилетний Иван устраивал представления с тараканами и дрессированными мышами, фокусы с картами, деньгами, «кричал больше всех детей и почти ничем не отличался от них», Алеше он представлялся героем сказки. Плясал Иван «неутомимо, самозабвенно». Алеша, чувствовавший себя чужим в доме, подружился с Цыганком. Когда дед сек Алешу, Цыганок подставлял свои пальцы под розги, принимая часть ударов на себя. Алеша узнает, что Иван ворует, когда его посылают на базар, и просит его не рисковать. Цыганок отвечает, что делает это от скуки. Но вскоре Цыганок погиб в результате несчастного случая. Нужно было нести крест на могилу жены дяди Якова, он упал под его тяжестью, и его придавило. Дядья сбросили крест, фактически убив Ивана. Алеше все казалось, что Цыганок встанет, проснется… Дед и бабушка переживали горе каждый по-своему. Бабушка скорбит по тому, что потеряла приемыша, а дед – работника. Похоронили его по-тихому. Дед продал дом и купил другой, после переезда Алеша подружился с нахлебником, которого звали Хорошее Дело, потому что этими словами он отвечал на приглашение есть или пить чай. Это «худощавый сутулый человек, с белым лицом в черной раздвоенной бородке, с добрыми глазами». Молчаливого и незаметного, Хорошее Дело никто не любит, кроме Алеши, который всегда подолгу с ним разговаривает, спрашивает совета. Иногда Алеша просто молча сидит рядом. Хорошее Дело плавит свинец, паяет, что-то пишет в тетрадку. Дед называет его «фармазоном», чернокнижником, говорит, что он портит горницу, дядя Петр зовет его аптекарем и колдуном. По мнению Алеши, который доверяет Хорошему Делу, он беден, поэтому не опасен. Сначала Алешу отталкивает то, что Хорошее Дело предлагает ему сделать Алеше биту, чтобы он не ходил к нему. Но потом, видя его живую реакцию на бабушкину сказку, восторженные, полные слез глаза, Алеша удивляется, ему жалко нахлебника, когда он слышит о том, что он одинок. С тех пор мальчик делится с ним своими мыслями, детскими секретами, учится у старого человека жизни. Он становится ему «необходим… во дни горьких обид и в часы радостей». Ласковую кошку, которая не идет на зов Хорошего Дела, мальчик гладит, а его самого бьет дед после каждого визита к нахлебнику. Наконец, нахлебника выселяют под предлогом, что матери Алеши нужна комната. Тогда и узнает Алеша, что Хорошее Дело предлагал тогда не ходить к нему потому, что мальчика за это стали бы ругать. Он чужой, а чужих Каширины не любят. «Так кончилась моя дружба с первым человеком из бесконечного ряда чужих людей в родной своей стране, – лучших людей ее». По словам Алеши, он представляет себя ульем, в который «разные простые, серые люди сносили, как пчелы, мед своих знаний и дум о жизни, щедро обогащая душу мою, кто чем мог… мед этот бывал грязен и горек, но всякое знание – все-таки мед».

Дед неожиданно продал дом кабатчику, купив другой, по Канатной улице; немощёная, заросшая травою, чистая и тихая, она выходила прямо в поле и была снизана из маленьких, пёстро окрашенных домиков.

Новый дом был нарядней, милей прежнего; его фасад покрашен тёплой и спокойной тёмно-малиновой краской; на нём ярко светились голубые ставни трёх окон и одинарная решётчатая ставня чердачного окна; крышу с левой стороны красиво прикрывала густая зелень вяза и липы. На дворе и в саду было множество уютных закоулков, как будто нарочно для игры в прятки. Особенно хорош сад, небольшой, но густой, и приятно запутанный; в одном углу его стояла маленькая, точно игрушка, баня; в другом была большая довольно глубокая яма; она заросла бурьяном, а из него торчали толстые головни, остатки прежней, сгоревшей бани. Слева сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа - постройки Бетленга; в глубине он соприкасался. с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей на колокол; её домик, осевший в землю, тёмный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно смотрел двумя окнами в поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжёлой синей тучей леса вдали; по полю целый день двигались, бегали солдаты; в косых лучах осеннего солнца сверкали белые молнии штыков.

Весь дом был тесно набит невиданными мною людями: в передней половине жил военный из татар, с маленькой, круглой женою; она с утра до вечера кричала, смеялась, играла на богато украшенной гитаре и высоким, звонким голосом пела чаще других задорную песню:

Одна любишь - не рада,

Искать другую надо!

Умей её найти.

И ждёт тебя награда,

На верном сём пути!

О-о, са-ладкая нагр-рада-а!

Военный, круглый, как шар, сидя у окна, надувал синее лицо и, весело выкатывая какие-то рыжие глаза, непрерывно курил трубку, кашлял странным, собачьим звуком:

Вух, вух-вух-хх...

В тёплой пристройке над погребом и конюшней помещались двое ломовых извозчиков: маленький, сивый дядя Петр, немой племянник его Стёпа, гладкий, литой парень, с лицом, похожим на поднос красной меди,- и невесёлый, длинный татарин Валей, денщик. Всё это были люди новые, богатые незнакомым для меня.

Но особенно крепко захватил и потянул меня к себе нахлебник Хорошее Дело. Он снимал в задней половине дома комнату рядом с кухней, длинную, в два окна - в сад и на двор.

Это был худощавый, сутулый человек, с белым лицом в чёрной раздвоенной бородке, с добрыми глазами, в очках. Был он молчалив, незаметен и, когда его приглашали обедать, чай пить, неизменно отвечал:

Хорошее дело.

Бабушка так и стала звать его в глаза и за глаза.

Лёнька, кричи Хорошее Дело чай пить! Вы, Хорошее Дело, что мало кушаете?

Вся комната его была заставлена и завалена какими-то ящиками, толстыми книгами незнакомой мне гражданской печати; всюду стояли бутылки с разноцветными жидкостями, куски меди и железа, прутья свинца. С утра до вечера он, в рыжей кожаной куртке, в серых клетчатых штанах, весь измазанный какими-то красками, неприятно пахучий, встрёпанный и неловкий, плавил свинец. паял какие-то медные штучки, что-то взвешивал на маленьких весах, мычал, обжигал пальцы и торопливо дул на них, подходил, спотыкаясь, к чертежам на стене и, протерев очки, нюхал чертежи, почти касаясь бумаги тонким и прямым, странно белым носом. А иногда вдруг останавливался среди комнаты или у окна и долго стоял, закрыв глаза, подняв лицо, остолбеневший, безмолвный.

Я влезал на крышу сарая и через двор наблюдал за ним в открытое окно, видел синий огонь спиртовой лампы на столе, тёмную фигуру; видел, как он пишет что-то в растрёпанной тетради, очки его блестят холодно и синевато, как льдины; колдовская работа этого человека часами держала меня на крыше, мучительно разжигая любопытство.

Иногда он, стоя в окне, как в раме, спрятав руки за спину, смотрел прямо на крышу, но меня как будто не видел, и это очень обижало. Вдруг отскакивал к столу и, согнувшись вдвое, рылся на нём.

Я думаю, что я боялся бы его, будь он богаче, лучше одет, но он был беден: над воротником его куртки торчал измятый, грязный ворот рубахи, штаны - в пятнах и заплатах, на босых ногах - стоптанные туфли. Бедные - не страшны, не опасны, в этом меня незаметно убедило жалостное отношение к ним бабушки и презрительное - со стороны деда.

Никто в доме не любил Хорошее Дело; все говорили о нём посмеиваясь; весёлая жена военного звала его "меловой нос", дядя Пётр - аптекарем и колдуном, дед - чернокнижником, фармазоном.

Чего он делает? - спросил я бабушку. Она строго откликнулась:

Не твоё дело; молчи знай...

Однажды, собравшись, с духом, я подошёл к его окну и спросил, едва скрывая волнение:

Ты чего делаешь?

Он вздрогнул, долго смотрел на меня поверх очков и, протянув мне руку в язвах и шрамах ожогов, сказал:

Влезай...

То, что он предложил войти к нему не через дверь, а через окно, ещё более подняло его в моих глазах. Он сел на ящик, поставил меня перед собой, отодвинул, придвинул снова и наконец спросил негромко:

Ты откуда?

Это было странно: я четыре раза в день сидел в кухне за столом около него! Я ответил:

Здешний внук...

Ага, да,- сказал он, осматривая свой палец, и замолчал.

Тогда я счёл возможным пояснить ему:

Я не Каширин, а - ПешкОв...

ПЕшков? - неверно повторил он.- Хорошее дело.

Отодвинул меня в сторону, поднялся и, уходя к столу сказал:

Ну, сиди смирно...

Я сидел долго-долго, наблюдая, как он скоблит рашпилем кусок меди, зажатый в тиски; на картон под тисками падают золотые крупинки опилок. Вот он собрал их в горсть, высыпал в толстую чашку, прибавил к ним из баночки пыли, белой, как соль, облил чем-то из тёмной бутылки,- в чашке зашипело, задымилось, едкий запах бросился в нос мне, я закашлялся, замотал головою, а он, колдун, хвастливо спросил:

Скверно пахнет?

То-то же! Это, брат, весьма хорошо!

"Чем хвастается!" - подумалось мне, и я строго сказал:

Если скверно, так уж не хорошо...

Ну? - воскликнул он, подмигивая.- Это, брат, не всегда, однако! А ты в бабки играешь?

В козны?

В козны, да?

Хочешь - налиток сделаю? Хорошая битка будет!

Хочу. - Неси давай бабку.

Он снова подошел ко мне, держа дымящуюся чашку в руке, заглядывая в неё одним глазом, подошел и сказал:

Я тебе налиток сделаю; а ты за это не ходи ко мне,- хорошо?

Это меня прежестоко обидело.

Я и так не приду никогда...

Обиженный, я ушел в сад; там возился дедушка, обкладывая навозом корни яблонь; осень была, уже давно начался листопад.

Ну-ко, подстригай малину,- сказал дед, подавая мне ножницы.

Я спросил его:

Хорошее Дело чего строит?

Горницу портит,- сердито ответил он.- Пол прожёг, обои попачкал, ободрал. Вот скажу ему - съезжал бы!

Так и надо,- согласился я, принимаясь остригать сухие лозы малинника.

Но я - поспешил.

Дождливыми вечерами, если дед уходил из дома, бабушка устраивала в кухне интереснейшие собрания, приглашая пить чай всех жителей: извозчиков, денщика; часто являлась бойкая Петровна, иногда приходила даже весёлая постоялка, и всегда в углу, около печи, неподвижно и немотно торчал Хорошее Дело. Немой Стёпа играл с татарином в карты; Валей хлопал ими по широкому носу немого и приговаривал:

Аш-шайтан!

Дядя Пётр приносил огромную краюху белого хлеба и варенье "семечки" в большой глиняной банке, резал хлеб ломтями, щедро смазывал их вареньем и раздавал всем эти вкусные малиновые ломти, держа их на ладони, низко кланяясь.

Пожалуйте-ко милостью, покушайте! - ласково просил он, а когда у него брали ломоть, он внимательно осматривал свою тёмную ладонь и, заметя на ней капельку варенья, слизывал его языком.

Петровна приносила вишнёвую наливку в бутылке, весёлая барыня - орехи и конфетти. Начинался пир горой, любимое бабушкино удовольствие.

Спустя некоторое время после того, как Хорошее Дело предложил мне взятку за то, чтоб я не ходил к нему в гости, бабушка устроила такой вечер. Сыпался и хлюпал неуёмный осенний дождь, ныл ветер, шумели деревья, царапая сучьями стену, - в кухне было тепло, уютно, все сидели близко друг ко другу, все были как-то особенно мило тихи, а бабушка на редкость щедро рассказывала сказки, одна другой лучше.

Она сидела на краю печи, опираясь ногами о приступок, наклонясь к людям, освещенным огнём маленькой жестяной лампы; уж это всегда, если она была в ударе, она забиралась на печь, объясняя:

Мне сверху надо говорить,- сверху-то лучше!

Я поместился у ног её, на широком приступке, почти над головою Хорошего Дела. Бабушка сказывала хорошую историю про Ивана-воина и Мирона-отшельника; мерно лились сочные, веские слова:

Жил-был злой воевода Гордион,

Чёрная душа, совесть каменная;

Правду он гнал, людей истязал,

Жил во зле, словно сыч в дупле.

Пуще же всего невзлюбил Гордион

Старца Мирона-отшельника,

Тихого правды защитника,

Миру добродея бесстрашного.

Кличет воевода верного слугу,

Храброго Иванушку-воина:

Подь-ка, Иванко, убей старика,

Старчища Мирона кичливого!

Подь да сруби ему голову,

Подхвати её за сиву бороду,

Принеси мне, я собак прокормлю!

Пошёл Иван, послушался.

Идет Иван, горько думает:

"Не сам иду - нужда ведёт!

Знать, такая мне доля от господа"

Спрятал вострый меч Иван под полу,

Пришёл, поклонился отшельнику:

Всё ли ты здоров, честной старичок?

Как тебя, старца, господь милует? -

Тут прозорливец усмехается,

Мудрыми устами говорит ему:

Полно-ка, Иванушко, правду-то скрывать!

Господу богу - всё ведомо.

Злое и доброе - в его руке!

Знаю ведь, пошто ты пришел ко мне! -

Стыдно Иванке пред отшельником,

А и боязно Ивану ослушаться.

Вынул он меч из кожаных ножон,

Вытер железо широкой полой.

Я было, Мироне, хотел тебя убить

Так, чтобы ты и меча не видал.

Ну, а теперь - молись господу,

Молись ты ему в останний раз

За себя, за меня, за весь род людской,

А после я тебе срублю голову!.. -

Стал на коленки старец Мирон,

Встал он тихонько под дубок молодой,

Дуб перед ним преклоняется.

Старец говорит, улыбаючись:

Ой, Иван, гляди - долго ждать тебе!

Велика молитва за весь род людской!

Лучше бы сразу убить меня,

Чтобы тебе лишнего не маяться! -

Тут Иван сердито прихмурился,

Тут он глупенько похвастался:

Нет, уж коли сказано - так сказано!

Ты знай молись, я хоть век подожду! -

Молится отшельник до вечера,

С вечера он молится до утренней зари,

С утренней зари он вплоть до ночи,

С лета он молится опять до весны.

Молится Мироне год за годом,

Дуб-от молодой стал до облака,

С жёлудя его густо лес пошёл,

А святой молитве всё нет конца!

Так они по сей день и держатся:

Старче всё тихонько богу плачется,

просит у бога людям помощи,

У преславной богородицы - радости,

А Иван-от воин стоит около,

Меч его давно в пыль рассыпался,

Кованы доспехи съела ржавчина,

Добрая одёжа поистлела вся.

Зиму и лето гол стоит Иван,

Зной его сушит - не высушит,

Гнус ему кровь точит - не выточит,

Волки, медведи - не трогают,

Вьюги да морозы - не для него.

Сам-от он не в силе с места двинуться,

Ни руки поднять и ни слова сказать,-

Это, вишь, ему в наказанье дано:

Злого бы приказу не слушался,

За чужую совесть не прятался!

А молитва старца за нас, грешников,

И по сей добрый час течёт ко господу,

Яко светлая река в окиян-море!

Уже в начале рассказа бабушки я заметил, что Хорошее Дело чем-то обеспокоен: он странно, судорожно двигал руками, снимал и надевал очки, помахивал ими в меру певучих слов, кивал головою, касался глаз, крепко нажимая их пальцами, и всё вытирал быстрым движением ладони лоб и щёки, как сильно вспотевший. Когда кто-либо из слушателей двигался, кашлял, шаркал ногами, нахлебник строго шипел:

А когда бабушка замолчала, он бурно вскочил и, размахивая руками, как-то неестественно закружился, забормотал:

Знаете, это удивительно, это надо записать, непременно! Это - страшно верное, наше...

Теперь ясно было видно, что он плачет,- глаза его были полны слёз; они выступали сверху и снизу, глаза купались в них; это было странно и очень жалостно. Он бегал но кухне, смешно, неуклюже подпрыгивая, размахивал очками перед носом своим, желая надеть их, и всё не мог зацепить проволоку за уши. Дядя Пётр усмехался, поглядывая на него, все сконфуженно молчали, а бабушка торопливо говорила:

Запишите, что же, греха в этом нету; я и ещё много знаю эдакого...

Нет, именно это! Это - страшно русское,- возбуждённо выкрикивал нахлебник и, вдруг остолбенев среди кухни, начал громко говорить, рассекая воздух правой рукою, а в левой дрожали очки. Говорил долго, яростно, подвизгивая и притопывая ногою, часто повторяя одни и те же слова:

Нельзя жить чужой совестью, да, да!

Отирая ладонью красные, толстые губы, Петровна спросила:

Рассердился будто?

Не,- ответил дядя Петр.- Это он так себе...

Бабушка слезла с печи и стала молча подогревать самовар, а дядя Петр, не торопясь, говорил:

Господа все такие - капризники!

Валей угрюмо буркнул:

Холостой всегда дурит!

Все засмеялись, а дядя Пётр тянул:

До слёз дошел. Видно - бывало, щука клевала, а ноне и плотва - едва...

Стало скучно; какое-то уныние щемило сердце. Хорошее Дело очень удивил меня, было жалко его,- так ясно помнились его утонувшие глаза.

Он не ночевал дома, а на другой день пришёл после обеда - тихий, измятый, явно сконфуженный.

Вчера я шумел,- сказал он бабушке виновато, словно маленький.- Вы не сердитесь?

На что же?

А вот, что я вмешался, говорил?

Вы никого не обидели...

Я чувствовал, что бабушка боится его, не смотрит в лицо ему и говорит необычно - тихо слишком.

Он подошёл вплоть к ней н сказал удивительно просто:

Видите ли, я страшно один, нет у меня никого! Молчишь, молчишь,- и вдруг - вскипит в душе, прорвёт... Готов камню говорить, дереву...

Бабушка отодвинулась от него.

А вы бы женились...

Э! - воскликнул он, сморщившись, и ушёл, махнув рукой.

Бабушка, нахмурясь, поглядела вслед ему, понюхала табаку и потом строго сказала мне:

Ты, гляди, не очень вертись около него; бог его знает, какой он такой...

А меня снова потянуло к нему.

Я видел, как изменилось, опрокинулось его лицо, когда он сказал "страшно один"; в этих словах было что-то понятное мне, тронувшее меня за сердце, и я пошёл за ним.

Заглянул со двора в окно его комнаты,- она была пуста и похожа на чулан, куда наскоро, в беспорядке, брошены разные ненужные вещи,- такие же ненужные и странные, как их хозяин. Я пошёл в сад и там, в яме, увидал его; согнувшись, закинув руки за голову, упираясь локтями в колени, он неудобно сидел на конце обгоревшего бревна; бревно было засыпано землёю, а конец его, лоснясь углем, торчал в воздухе над жухлой полынью, крапивой, лопухом. И то, что ему было неудобно сидеть, ещё более располагало к этому человеку.

Он долго не замечал меня, глядя куда-то мимо, слепыми глазами филина, потом вдруг спросил как будто с досадой:

За мной?

А что же?

Он снял очки, протёр их платком в красных и черных пятнах и сказал:

Ну, полезай сюда!

Когда я сел рядом с ним, он крепко обнял меня за плечи.

Сиди... Будем сидеть и молчать- ладно? Вот это самое... Ты упрямый?

Хорошее дело!

Молчали долго. Вечер был тихий, кроткий, один из тех грустных вечеров бабьего лета, когда всё вокруг так цветисто и так заметно линяет, беднеет с каждым часом, а земля уже истощила все свои сытные, летние запахи, пахнет только холодной сыростью, воздух же странно прозрачен и в красноватом небе суетно мелькают галки, возбуждая невеселые мысли. Всё немотно и тихо; каждый звук - шорох птицы, шелест упавшего листа - кажется громким, заставляет опасливо вздрогнуть, но, вздрогнув, снова замираешь в тишине - она обняла всю землю и наполняет грудь. В такие минуты родятся особенно чистые, лёгкие мысли, но они тонки, прозрачны, словно паутина, и неуловимы словами. Они вспыхивают и исчезают быстро, как падающие звёзды, обжигая душу печалью о чём-то, ласкают её, тревожат, и тут она кипит, плавится, принимая свою форму на всю жизнь, тут создаётся её лицо.

Прижимаясь к тёплому боку нахлебника, я смотрел вместе с ним сквозь чёрные сучья яблонь на красное небо, следил за полетами хлопотливых чечёток, видел, как щеглята треплют маковки сухого репья, добывая его терпкие зерна, как с поля тянутся мохнатые, сизые облака с багряными краями, а под облаками тяжело летят вороны ко гнездам, на кладбище. Всё было хорошо и как-то особенно - не по-всегдашнему - понятно и близко.

Иногда человек спрашивал, глубоко вздохнув:

Славно, брат? То-то? А не сыро, не холодно?

А когда небо потемнело и все вокруг вспухло, наливаясь сырым сумраком, он сказал:

Ну, будет! Идем...

У калитки сада он остановился, тихо говоря:

Хороша у тебя бабушка,- о, какая земля!

Закрыл глаза и, улыбаясь, прочитал негромко, очень внятно:

Это ему в наказанье дано:

Злого бы приказа не слушался,

За чужую совесть не прятался!..

Ты, брат, запомни это, очень!

И, поталкивая меня вперёд, спросил:

Ты писать умеешь?

Научись. А научишься - записывай, что бабушка рассказывает,- это, брат, очень годится...

Мы подружились. С этого дня я приходил к Хорошему Делу, когда хотел, садился в ящик с каким-то тряпьем и невозбранно следил, как он плавит свинец, греет медь; раскалив, куёт железные пластины на маленькой наковальне лёгким молотком с красивой ручкой, работает рашпилем, напильником, наждаком, и тонкой, как нитка, пилою... И всё взвешивает на чутких медных весах. Сливая в толстые белые чашки разные жидкости, смотрит, как они дымятся, наполняют комнату едким запахом, морщится, смотрит в толстую книгу и мычит, покусывая красные губы, или тихонько тянет сиповатым голосом:

О, роза Сарона...

Это чего ты делаешь?

Одну штуку, брат...

А-а, видишь ли, не умею я сказать так, чтоб ты понял...

Дедушка говорит, что ты, может, фальшивые деньги делаешь...

Дедушка? Мм... Ну, это он пустяки говорит! Деньги, брат,- ерунда...

А чем за хлеб платить?

Н-да, брат, за хлеб надобно платить, верно...

Видишь? И за говядину тоже...

И за говядину...

Он тихонько удивительно мило смеется, щекочет меня за ухом, точно кутёнка, и говорит:

Никак не могу я спорить с тобой,- забиваешь ты, брат, меня: давай лучше помолчим...

Иногда он прерывал работу, садился рядом со мною, и мы долго смотрели в окно, как сеет дождь на крыши, на двор, заросший травою, как беднеют яблони, теряя лист. Говорил Хорошее Дело скупо, но всегда какими-то нужными словами; чаще же, желая обратить на что-либо мое внимание, он тихонько толкал меня и показывал глазом, подмигивая.

Ничего особенного я не вижу на дворе, но от этих толчков локтём и от кратких слов все видимое кажется особо значительным, все крепко запоминается. Вот по двору бежит кошка, остановилась перед светлой лужей и, глядя на своё отражение, подняла мягкую лапу, точно ударить хочет его,- Хорошее Дело говорит тихонько:

Кошки горды и недоверчивы...

Золотисто-рыжий петух Мамай, взлетев на изгородь сада, укрепился, встряхнул крыльями, едва не упал и, обидевшись, сердито бормочет, вытянув шею.

Важен генерал, а не очень умный...

Идёт неуклюжий Валей, ступая по грязи тяжело, как старая лошадь; скуластое лицо его надуто, он смотрит, прищурясь в небо, а оттуда прямо на грудь ему падает белый осенний луч,- медная пуговица на куртке Валея горит, татарин остановился и трогает её кривыми пальцами.

Точно медаль получил, любуется...

Я быстро и крепко привязался к Хорошему Делу, он стал необходим для меня и во дни горьких обид, и в часы радостей. Молчаливый, он не запрещал мне говорить обо всём, что приходило в голову мою, а дед всегда обрывал меня строгим окриком:

Не болтай, бесова мельница!

Бабушка же была так полна своим, что уж не слышала и не принимала чужого.

Хорошее Дело всегда слушал мою болтовню внимательно и часто говорил мне, улыбаясь:

Ну, это, брат, не так, это ты сам выдумал...

И всегда его краткие замечания падали вовремя, были необходимы,- он как будто насквозь видел всё, что делалось в сердце и голове у меня, видел все лишние, неверные слова раньше, чем я успевал сказать их, видел и отсекал прочь двумя ласковыми ударами:

Врёшь, брат!

Я нередко нарочно испытывал эту его колдовскую способность; бывало, выдумаю что-нибудь и рассказываю как бывшее, но он, послушав немножко, отрицательно качал головою:

Ну, врешь, брат...

А почему ты знаешь?

Уж я, брат, вижу...

Часто, отправляясь на Сенную площадь за водой, бабушка брала меня с собою, и однажды мы увидели, как пятеро мещан бьют мужика,- свалили его на землю и рвут, точно собаки собаку. Бабушка сбросила вёдра с коромысла и, размахивая им, пошла на мещан, крикнув мне:

Беги прочь!

Но я испугался, побежал за нею и стал швырять в мещан голышами, камнями, а она храбро тыкала мещан коромыслом, колотила их по плечам, по башкам. Вступились и ещё какие-то люди, мещане убежали, бабушка стала мыть избитого; лицо у него было растоптано, я и сейчас с отвращением вижу, как он прижимал грязным пальцем оторванную ноздрю, и выл, и кашлял, а из-под пальца брызгала кровь в лицо бабушке, на грудь ей; она тоже кричала, тряслась вся.

Когда я, придя домой, вбежал к нахлебнику и стал рассказывать ему, он бросил работу и остановился предо мной, подняв длинный напильник, как саблю, глядя на меня из-под очков пристально и строго, а потом вдруг прервал меня, говоря необычно внушительно:

Прекрасно, именно так и было всё! Очень хорошо!

Потрясённый виденным, я не успел удивиться его словам и продолжал говорить, но он обнял меня и, расхаживая по комнате, спотыкаясь, заговорил:

Довольно, больше не надо! Ты уж, брат, все сказал, что надо,- понимаешь? Все!

Я замолчал, обидясь, но, подумав, с изумлением, очень памятным мне, понял, что он остановил меня вовремя: действительно я всё сказал.

Ты, брат, на этих случаях не останавливайся,- это нехорошо запоминать! - сказал он.

Иногда он неожиданно говорил мне слова, которые так и остались со мною на всю жизнь. Рассказываю я ему о враге моем Клюшникове, бойце из Новой улицы, толстом, большеголовом мальчике, которого ни я не мог одолеть в бою, ни он меня. Хорошее Дело внимательно выслушал горести мои и сказал:

Это - ерунда; такая сила - не сила! Настоящая сила - в быстроте движения; чем быстрей, тем сильней - понял?

В следующее воскресенье я попробовал действовать кулаками быстрее и - легко победил Клюшникова. Это ещё более подняло мое внимание к словам нахлебника.

Всякую вещь надо уметь взять, понимаешь? Это очень трудно - уметь взять!

Я не понял ничего, но невольно запоминал такие и подобные слова,- именно потому запоминал, что в простоте этих слов было нечто досадно таинственное; ведь не требовалось никакого особого уменья взять камень, кусок хлеба, чашку, молоток!

А в доме Хорошее Дело всё больше не любили; даже ласковая кошка весёлой постоялки не влезала на колени к нему, как лазала ко всем, и не шла на ласковый зов его. Я её бил за это, трепал ей уши и, чуть не плача, уговаривал её не бояться человека.

У меня одежда пахнет кислотами, вот кошка и не идёт ко мне,- объяснял он, но я знал, что все, даже бабушка, объясняли это иначе, враждебно нахлебнику, неверно и обидно.

Пошто ты торчишь у него? - сердито спрашивала бабушка.- Гляди, научит он тебя чему-нибудь...

А дед жестоко колотил меня за каждое посещение нахлебника, которое становилось известно ему, рыжему хорьку. Я, конечно, не говорил Хорошему Делу о том, что мне запрещают знакомство с ним, но откровенно рассказывал, как относятся к нему в доме.

Бабушка тебя боится, она говорит - чернокнижник ты, а дедушка тоже, что ты богу враг и людям опасный...

Он дергал головою, как бы отгоняя мух; на меловом его лице розовато вспыхивала улыбка, от которой у меня сжималось сердце и зеленело в глазах.

Я, брат, вижу уж! - тихонько говорил он.- Это, брат, грустно, а?

Грустно, брат...

Наконец его выжили.

Однажды я пришел к нему после утреннего чая и вижу, что он, сидя на полу, укладывает свои вещи в ящики, тихонько напевая о розе Сарона.

Ну, прощай, брат, вот я и уезжаю...

Он пристально посмотрел на меня, говоря:

Разве ты не знаешь? Комната нужна для твоей матери...

Это кто сказал?

Дедушка...

Врёт он!

Хорошее Дело потянул меня за руку к себе, и, когда я сел на пол, он заговорил тихонько:

Не сердись! А я, брат, подумал, что ты знаешь, да не сказал мне; это нехорошо, подумал я...

Было грустно и досадно на него за что-то.

Послушай-ко,- почти шёпотом говорил он, улыбаясь,- ты помнишь, я тебе сказал - не ходи ко мне? Я кивнул головой.

Обиделся ты на меня, да?

А я, брат, не хотел тебя обидеть; я, видишь ли, знал: если ты со мной подружишься, твои станут ругать тебя,- так? Было так? Ты понял, почему я сказал это?

Он говорил, словно маленький, одних лет со мною; а я страшно обрадовался его словам; мне даже показалось, что я давно, еще тогда, понял его; я так и сказал:

Это я давно понял!

Ну, вот! Так-то, брат. Вот это самое, голубчик...

У меня нестерпимо заныло сердце.

Отчего они не любят тебя никто?

Он обнял меня, прижал к себе и ответил, подмигнув:

Чужой - понимаешь? Вот за это самое. Не такой...

Я дергал его за рукав, не зная, не умея, что сказать.

А у самого тоже слёзы текут из-под мутных очков.

И потом, как всегда, мы долго сидели в молчании, лишь изредка перекидываясь краткими словами.

Вечером он уехал, ласково простившись со всеми, крепко обняв меня. Я вышел за ворота и видел, как он трясся на телеге, разминавшей колёсами кочки мёрзлой грязи. Тотчас после его отъезда бабушка принялась мыть и чистить грязную комнату, а я нарочно ходил из угла в угол и мешал ей.

Уйди! - кричала она, натыкаясь на меня.

Вы зачем прогнали его?

А ты поговори!

Дураки вы все,- сказал я.

Она стала шлёпать меня мокрой тряпкой, крича:

Да ты ошалел, пострел!

Не ты, а все другие дураки,- поправился я, но это её не успокоило.

За ужином дед говорил:

Ну, слава богу! А то, бывало, как увижу его,- нож в сердце: ох, надобно выгнать!

Я со зла изломал ложку и снова потерпел.

Так кончилась моя дружба с первым человеком из бесконечного ряда чужих людей в родной своей стране,- лучших людей её...

В повести «Детство» Максим Горький изобразил собственный образ. Писатель рано потерял отца и вынужден был жить в доме родных, где царила мрачная и безрадостная атмосфера. Дед отличался жестокостью, прочие родственники - жадностью и трусостью. В такой обстановке формировалась личность классика русской и советской литературы, однако в этом доме он нашел также любовь и понимание. Характеристика Алеши из повести «Детство» Горького - тема этой статьи.

С ранних лет писатель познал суровую правду жизни. Действительность жизни русского народа терзала его на протяжении всех лет. Но все же, даже на фоне неприглядной картины, он находил нечто прекрасное. Непобедимая вера в человека руководила им и в жизни, и в творчестве.

Дед

До того как Алеша попала в дом своих родственников, он ничего не знал о насилии. Дед его - отец матери - был человеком не только жестоким, но и крайне несправедливым. В страхе он держал весь дом. Детей наказывали здесь за любую провинность. И даже если вина ребенка была не доказана, он подвергался жестокому избиению.

В чем заключается характеристика Алеши из повести «Детство» Горького? Проанализировав поступки мальчика, можно сделать вывод, что от родственников он отличался стремлением к справедливости и состраданием к чужому горю. В доме деда атмосфера была бездуховной. Человек и его переживания не брались в расчет. У Алеши были все шансы стать похожим на одного из обитателей этого мрачного жилища. Однако несправедливость, с которой он столкнулся, вылилась в стремление бороться за свои права, способствовала развитию лучших человеческих качеств.

Дед был откровенным самодуром. По любому поводу он приходил в ярость. А с годами стала все больше развиваться в нем жадность, принявшая в последние годы патологические формы. Человек в этом доме не имел никакой ценности. Материальные ценности были превыше всего. Но, несмотря на это, жизнь рядом с такими людьми стала для Алеши Пешкова хорошей школой жизни.

Григорий

Характеристика Алеши из повести «Детство» Горького была бы неполной без описания его отношения к этому персонажу. В доме деда жил слепой мастер. И дядья, обладая чрезвычайно скудным интеллектом, регулярно потешались над ним. Насмешки над его слепотой веселили их. А сыновья их - двоюродные братья Алеши - быстро переняли у отцов подобный способ развлечения. Главный герой повести Горького не только не подражал взрослым в этом неприглядном деле, но уже с ранних лет стал понимать, насколько низко ведут себя его родные. К Григорию он испытывал сострадание. Характеристика Алеши из повести «Детство» Горького говорит о том, что герой этот обладал прекрасной благородной душой, которая не была искалечена даже в темном бездуховном мире.

Акулина Ивановна

Бабушку автор повести описывает «круглой, большеголовой, с большими глазами и смешным носом». Эта женщина почти заменила ему мать и стала человеком, благодаря доброте которого душа мальчика не очерствела. Акулина Ивановна была человеком малообразованным, но по-своему одаренным. Она много рассказывала сказок и историй своему внуку. Склонность к использованию мифологических сюжетов и романтических мотивов, которое просматривается в раннем творчестве Горького, быть может, было заложено еще в детстве писателя. К тому же эта женщина обладала необыкновенной артистичностью. «Она не плясала, а как будто рассказывала что-то» - вспоминает в своем произведении автор. Жизненные трудности преодолеть помогала ей вера в Бога. И главное - бабушка обладала бесстрашием и отвагой, о чем свидетельствует тот фрагмент в повести, в котором изображен пожар в доме деда.

Алеша Пешков - личность, в формировании которой особую роль играла борьба добра и зла. Она не имела открытого характера. На жестокость и глупость деда жена его не отвечала подобным. Но мальчик, на примере своей бабушки, понимал, что зло побороть можно лишь любовью и добротой. Алеша Пешков на всю жизнь сохранил образ этой женщины в своем сердце.

Цыганок

В доме деда, помимо его жены, сыновей и внуков, жил Иван - подкидыш, за внешность которого его и наделили характерным прозвищем. Был он красивый, черноволосый, похожий на цыгана. В доме к нему все относились как-то особенно. Удивительно, но до мельчайших подробностей помнил Горький детство. Описание событий в повести и людей, которые повлияли на формирование его внутреннего мира, - доказательство тому. Образ Цыганка представлен в повести довольно ярко. Следует сказать, что прозвище он это получил не только из-за внешних данных, но и за склонность к воровству. Все же, как ни странно, любил Алеша его именно за честность. Иван был искренним человеком и стал настоящим другом нашему герою во время пребывания в доме деда.

Хорошее Дело

Был еще один человек, сыгравший существенную роль в формировании личности Алеши. Это был странный человек по прозвищу Хорошее Дело. Жил он в новом доме, который приобрел дед после того, как сгорел старый, отличался ученостью и бескорыстием. Мальчик любил подолгу беседовать с ним. И очень огорчился, когда Хорошее Дело изгнали из дома. В книге он назвал его одним из близких из бесконечного ряда чужих людей.

Одним из главных образов в творчестве писателя стал Алеша. Горький «Детство» написал в зрелом возрасте. Но яркое и живое изображение переживаний мальчика говорит о том, что события этого периода в биографии автора стали решающими в жизни и писательской деятельности.